Мир перестал существовать для меня, когда я увидел глаза Клодии, её необыкновенные глаза. Катул в одной из своих любовных поэм писал, что они сияют, как изумруды; Цицерон, в одной из речей, едва не погубивших Клодию, сказал, что её глаза сверкают опасно, как два острия. Эти глаза могли соблазнить или привести в смятение. Сейчас они были полны слёз - совсем как в ту ночь в доме Клодия. Было легко поверить, что она не переставала плакать с того мига, как узнала о смерти брата.
Завидев меня, Клодия отвернула лицо. При других обстоятельствах я решил бы, что она хочет продемонстрировать свой безупречный профиль. Чёрные густые волосы были распущены в знак траура, чёрной была её стола, чёрными были подушки. Чернота поглощала её, и только лицо и шея белели в темноте.
Я сел рядом. По-прежнему глядя в сторону, она коснулась моей руки.
- Спасибо, Гордиан. Я боялась, что ты не захочешь придти.
- Чего же, по-твоему, я мог испугаться? Смутьянов на улицах?
- Нет, твоей александрийской жены. – Её губы тронула тень улыбки.
- А куда мы едем?
- В дом Публия. – Улыбка застыла. – Наверно, теперь надо говорить «в дом Фульвии».
- Зачем?
- Помнишь, в ту ночь я сказала, что мы, возможно, обратимся к тебе. И я была права. Фульвия хочет тебя видеть.
- С чего вдруг? Помнится, в тот раз твоя невестка была не слишком рада моему присутствию.
- Ну, Фульвия – женщина практичная. Она решила, что ты ей нужен.
- Зачем же я ей понадобился?
- Она сама тебе скажет. А я прошу только об одном: если узнаешь, как погиб мой брат, расскажи мне. – Клодия обратила ко мне взгляд и порывисто сжала мою руку. – Ты ведь веришь в правду, Гордиан. Тебе важно знать правду. Мне тоже. Если я буду знать, кто и почему убил Публия, может, я смогу перестать плакать. – Она снова слабо улыбнулась и выпустила мою руку. – Мы приехали.
- Уже? – Носильщики двигались так плавно, что я едва замечал, что нас несут.
- Да. Я подожду здесь, а потом отвезу тебя домой.
Рабыня раздвинула занавески. На земле меня ожидала услужливо подставленная ступенька. На площадке перед домом Клодия в этот раз не было никого, лишь несколько гладиаторов охраняли террасы и вход. Один из охранников Клодии проводил меня вверх по лестнице ко входу. Тяжёлые бронзовые двери распахнулись передо мной, как по волшебству.
За дверью ждал другой раб. Он провёл меня через множество залов и галерей вверх по лестнице в комнату, где я в прошлый раз не был. Комната была угловая, и в распахнутые окна, выходящие на две стороны, открывался вид на крыши Палатина и на Капитолийский холм с его величественными храмами. Выкрашенные в ярко-зелёный цвет стены были разрисованы белыми и голубыми геометрическими фигурами в греческом стиле. То была просторная комната, полная света и воздуха.
На стуле у окна восседала Семпрония, набросив на плечи красное одеяло. Волосы, всё ещё не уложенные в причёску из-за траура, сегодня, однако, были стянуты на затылке и спадали сзади, почти касаясь пола. Взгляд, которым она меня встретила, был так же холоден, как февральский день за окном.
Фульвия стояла на фоне окна. Из-за бьющего в глаза яркого света я в первый миг увидел лишь тёмный силуэт, но тут она шагнула к матери, и я смог разглядеть её лицо. Моё первое впечатление полностью подтвердилось. Моложе Клодии лет на десять и не красавица; но и не из тёх, кого можно назвать невзрачной. Что-то в выражении её глаз наводило на мысль, что эта женщина себе на уме.
Фульвия села на другой стул рядом с матерью. Больше никаких сидений в комнате не было, так что мне пришлось стоять.
- Клодия говорит, ты умный человек, - сказала Фульвия вместо приветствия, окидывая меня оценивающим взглядом. – Думаю, ей виднее.
Я лишь пожал плечами, не зная, считать ли это комплиментом или оскорблением.
- Мне известно, что последнее время ты бываешь у Цицерона. – Она не сводила с меня взгляда.
- Последнее время - нет.
- Я имею в виду, с тех пор, как убили моего мужа.
- Да, я бывал у него несколько раз. Откуда ты знаешь?
- Скажем так, я унаследовала глаза и уши моего мужа.