- Но ты бы не отказался узнать?
- Только если ты не откажешься сказать мне.
- Ладно, раз уж вам это так интересно. Эта дама… А, в конце концов, к чему ухищрения. У дамы есть имя, так почему бы его не назвать. Я действительно уезжал из дому в носилках Клодии; но это не она хотела меня видеть.
- Жаль, - обронил Целий.
- Тебе лучше знать. – Я сам удивился собственной резкости. – Клодия приезжала, чтобы отвезти меня к вдове своего брата.
- Вот как, - ответил Цицерон без малейшего удивления. Может, он солгал, и кто-то из его людей действительно проследил за носилками? – Надеюсь, с моей стороны не будет нескромным спросить, что для чего ты понадобился Фульвии?
- Чтобы разобраться в одном личном деле. Ничего особенно интересного.
- Что-то не верится, - сказал Цицерон.
- Думаешь, она хочет, чтобы я занялся расследованием обстоятельств смерти её мужа? Но они и так всем известны. Клодий устроил засаду на Милона на Аппиевой дороге, но судьба обернулась против него, и он погиб в стычке от руки одного из телохранителей Милона. Сам Милон поведал правду всему честному народу на Форуме. Спроси Целия. Он был там и слышал эту историю собственными ушами не хуже нас с Эко. Хотя закончить рассказа Милону и не дали. – Говоря это, я смотрел прямо в лицо Целию. Вид у того был совершенно невозмутимый. – Нет, о Милоне она не говорила. Лишь упомянула его друга, Марка Антония.
- Антоний – друг Милона? – недоумённо переспросил Цицерон. – Сомневаюсь, что они вообще знают друг друга.
Я взглянул на Целия, но у него был такой же недоумевающий вид. Ни тонкой, но многозначительной улыбки, ни скрытой насмешки в глазах.
- Значит, я ошибся. Перепутал имена. Со мной это бывает последнее время – возраст, должно быть. Слишком много имён пришлось узнать за все эти годы. Я начинаю думать, что наша память подобна восковой табличке: записываешь на ней все имена, которые узнаёшь, и места остаётся всё меньше, так что писать приходится всё мельче, пока буквы не сливаются и не становятся совершенно неразличимыми. Правда, у некоторых хорошая память на имена. Или же они держат рабов, приученных всё запоминать. А тебе не случается путать имена, Цицерон? Ты ведь лишь немногим моложе меня.
- Твоя правда, – отвечал Цицерон. – Вот у Тирона замечательная память. Сколько раз без него я сел бы в лужу в какой-нибудь захолустной дыре, где избиратели смертельно обижаются, если не помнишь их родословную со времён царя Нумы!
Это была шутка политика. Мы все рассмеялись, но Целий буквально зашёлся смехом.
- А причём, собственно, Марк Антоний? – спросил Цицерон.
Я пожал плечами.
- Да ни причём. Говорю же, Фульвия упомянула о нём случайно. Так ты говоришь, он и Милон не друзья. А как насчёт тебя самого? Тебе он друг?
Цицерон поглядел задумчиво.
- Он мне не враг – если ты это имеешь в виду.
- То есть?
- Между нами нет вражды – по крайней мере, с моей стороны.
Целий возвёл очи горе.
- Да будет тебе ходить вокруг да около, Цицерон. Ясно же, что Гордиан хочет навести справки об Антонии. Я, правда, представления не имею, для чего ему это понадобилось; но не вижу причин темнить. Гордиан твой гость, он делит с тобой трапезу; так почему бы и не рассказать ему всё, что его интересует? В конце концов, нам, возможно, когда-нибудь понадобится от него ответная любезность.
Мгновение Цицерон, казалось, колебался, а затем развёл ладони – дескать, будь по-твоему.
- Ладно. Гордиан, что ты знаешь о Марке Антонии?
- Почти ничего. Только то, что он один из ближайших помощников Цезаря и недавно вернулся из Галлии добиваться магистратуры.
- Должности квестора, - уточнил Целий. – И наверняка пройдёт – пусть только состоятся выборы.
- И какую же политику он намерен проводить?
- Само собой, он во всём поддерживает Цезаря, - отвечал Цицерон. – Помимо этого, его единственная политическая программа – делать карьеру.
- Прямо скажем, он такой один, - пошутил я. Цицерон и Целий даже не улыбнулись. Тирон нахмурился, оскорбившись за своего бывшего господина. Эко, сохраняя бесстрастное выражение, едва заметно покачал головой, видимо, удивляясь моей непочтительности.
- Я слышал, в армии его любят, - сказал я. – По крайней мере, так рассказывал мой сын Метон.
- Да, он популярен. Умеет найти общий язык со всеми, - заметил Цицерон без особого одобрения. – Главным образом тем, что несмотря на знатное происхождение, не гнушается принимать участие в попойках и кутежах простых воинов. Он с детства был такой. Мальчишкой водился с рабами своей матери и с вольноотпущенниками. Всегда любил возиться в грязи. Был привержен к простым, грубым развлечениям. Правда, надо сказать, обстоятельства поначалу не слишком ему благоприятствовали.