- К вам посетитель, - запоздало сказал Давус.
- Вижу. И кто прислал тебя… гражданин? – добавил я, заметив на его пальце железное кольцо, и решив про себя, что он, должно быть, чей-то вольноотпущенник.
- Великий, - коротко бросил он. Его голос напоминал шум гальки в быстром потоке.
- То есть…
- То есть Великий. Так я его называю, и так он хочет, чтобы его называли.
- Ясно. И что же Великий…
- Великий хочет, чтобы ты оказал ему честь быть его гостем при первой возможности.
- Сейчас?
- Если только ты не можешь отправиться к нему ещё раньше.
- Давус!
- Да, господин.
- Передай госпоже, что я снова ухожу по делу. Вернее всего, на этот раз я буду за городом.
- Мне пойти с тобой, господин?
Я вопросительно взглянул на великана, которого про себя прозвал Детское Лицо. Тот улыбнулся.
- У меня тут целая армия телохранителей.
- Где же они?
- Ждут возле Спуска. Я подумал, что незачем беспокоить твоих соседей, загромождая улицу.
- Ты осмотрительнее некоторых посетителей, что побывали у меня сегодня.
- Благодарю.
- Эко, ты со мной?
- Конечно, папа. – Эко, так же, как и я, никогда прежде не разговаривал с Великим.
- Идём, - кивнул я Детскому Лицу, внезапно почувствовав, что меня замутило, и прекрасно зная, что повар Цицерона в этом не виноват.
В третий раз за день я вышел из дому, вспоминая старую этрусскую пословицу.
Только это был уже не ливень, а потоп.
Глава 12
Закон запрещает командующему армией находиться в Риме. Помпей считался командующим, хотя армия его находилась в Испании, а сам он жил на своей вилле на холме Пинчио недалеко от Родниковых ворот[6], сочтя за лучшее поручить командование своим верным помощникам, дабы в это тревожное время не удаляться от Рима и следить за политическим кризисом. Всё же в Риме Помпей появиться не мог, поэтому Рим шёл к Помпею – как толпа клодиан в ночь после поджога курии; как Милон, тщетно пытавшийся заручиться его поддержкой; как мы с Эко в этот холодный февральский день.
Поджидавшие у начала Спуска телохранители сомкнулись вокруг нас черепахой. Мы спустились на Форум, пересекли его и вышли через Родниковые ворота. Формально Рим оканчивался за городскими стенами; на самом же деле застройка тянулась и за городской чертой. По мере того, как мы продвигались по Фламиниевой дороге, здания становились всё меньше и попадались всё реже, и довольно скоро мы оказались на открытом пространстве. Слева виднелись палатки для голосования; впереди справа – высокие ворота, охраняемые двумя стражниками, поспешившими открыть их при нашем приближении.
По вымощенной дорожке, петляющей между садовыми террасами, выглядевшими убого и неприветливо в это время года, мы двинулись вверх по склону. Тут и там сквозь голые ветви виднелись каменные и бронзовые скульптуры. Маленький пруд украшала скульптура лебедя – возможно, то был Юпитер, явившийся Леде. Другая скульптура изображала мальчика-раба – присев на низкую стену, он вытаскивал из ноги занозу. Выкрашен он был столь искусно, что я принял бы его за живого ребёнка, не будь он совершенно наг в этот холодный день. Чуть выше по склону в каменной нише я заметил статую Приапа, бога садов и полей, покровителя всего растущего; он сладострастно улыбался, а конец его стоящего, размером с него самого, фаллоса блестел, отполированный множеством прикосновений.
Наконец мы подошли к самой вилле и очутились перед двустворчатыми, окованными бронзой дверями, которые охраняли вооружённые гладиаторы. Здесь Детское Лицо велел нам ждать, а сам вошёл в дом.
Эко потянул меня за рукав. Я обернулся спросить, в чём дело, но понял всё без слов: от открывшегося вида захватывало дух. Дорожка, по которой мы поднялись, и сама Фламиниева дорога были скрыты за деревьями; но Марсово поле лежало перед нами, как на ладони. Некогда служившее местом военных учений, состязаний атлетов и народных собраний, оно уже на моей памяти было почти целиком застроено дешёвыми доходными домами и складами. Над всем возвышался грандиозный комплекс, построенный Помпеем два года назад, в его консульство: залы для собраний, галереи, сады и первый в Риме постоянный театр. А ещё дальше, словно локтевой сгиб гигантской руки – излучина Тибра, дальний берег которого с утопающими в садах виллами был почти полностью скрыт густым речным туманом. Там была и вилла Клодии, где, как говорят, юноши из высшего общества плавали нагими ради развлечения хозяйки. Пейзаж напоминал картину, выполненную в зимних тонах: ржаво-красном, серо-зелёном, ослепительно белом и ярко-голубом.