Эко снова потянул меня за рукав и кивком указал на юг. Здание виллы скрывало город: видны были лишь храмы на Капитолийском холме и то, что находилось за ним; где-то совсем далеко, должно быть, на Авентине, столб дыма подымался в небо, подобно высоченной мраморной колонне. Разглядеть, что творится у её подножия, с такого расстояния было невозможно.
Что должен был чувствовать человек, изо дня в день глядя на Рим сверху вниз? Делался ли он отстранённым, равнодушным к судьбам людей там, внизу? Или же напротив, ежедневное зрелище горящего города заставляло его острее чувствовать гибельность хаоса?
Размышления мои были прерваны тяжёлым лязгом открывающихся дверей. На пороге появился Детское Лицо. Вид у него был довольно хмурый.
- Великий ждёт вас.
Наверно, предстоящая встреча с Помпеем совершенно выбила меня из колеи, потому что позднее, когда Бетесда расспрашивала меня об убранстве дома, я, как ни старался, ничего не мог вспомнить. В памяти осталось лишь ощущение страшной сухости во рту и чувство, будто сердце вот-вот выскочит из груди.
Мы прошли через переднюю и атриум, поднялись по винтовой лестнице и очутились в угловой комнате с множеством окон и балконом, находившейся, по-видимому, в юго-западной части дома. Ставни были распахнуты, занавески раздвинуты, так что весь город был как на ладони. К столбу дыма на Капитолии добавились ещё два, левее и ближе: горело то ли на Эсквилине, то ли в Субуре. Помпей стоял у окна спиной к нам и глядел на город – высокий, широкоплечий, несколько огрузневший, с непокорной густой шевелюрой. На нём был просторный плащ изумрудно зелёного цвета; пальцы заложенных за спину рук нервно сжимались и разжимались.
Заслышав наши шаги, он обернулся. Детское Лицо тихонько шагнул в угол и замер там. Через окно, выходящее на балкон, я заметил тень ещё одного телохранителя.
Помпей был ровесник Цицерона – следовательно, несколькими годами моложе меня. Я мимоходом позавидовал отсутствию у него морщин – и порадовался, что у меня нет такого тройного подбородка. Мелькнула мысль, что Помпей, должно быть, из тех, кто начинает много есть, когда нервничает. Пока командование действующей армией не оставляло ему времени для рефлексий, он был в форме. Теперь же, уединившись на своей вилле и приняв на себя такой груз ответственности, он и сам огрузнел.
Впрочем, в тот момент мне было не до каламбуров. Сейчас мне предстояло иметь дело не с Клодией или Фульвией, которые, при всей своей загадочности и изворотливости были уязвимы просто потому, что были женщинами; и не с Цицероном или Целием, которых я хорошо знал и позволял себе поддразнивать, не заходя, впрочем, слишком далеко. Мне предстояло иметь дело с Помпеем.
Когда он был молод, поэты воспевали его красоту. Благодаря густым вьющимся волосам, широкому разлёту бровей и орлиному носу молодого полководца назвали новым Александром ещё прежде, чем он проявил себя на деле, подтвердив справедливость таких восхвалений. В молодости ему было свойственно безмятежное, чуточку мечтательное выражение, точно сознание того, что ему суждено стать великим, наполняло его уверенностью и при этом делало несколько отчуждённым. Единственным недостатком его лица была, пожалуй, некоторая излишняя округлость щёк и полнота губ. В зависимости от освещения это можно было принять либо за признак чувственности, либо за обычную приятную полноту, спутницу молодости и несокрушимого здоровья.
С годами в лице его добавилось округлости, орлиный нос сделался мясистым. Буйные локоны он остриг, как и подобает человеку зрелого возраста. Улыбка стала менее чувственной, более самодовольной. Словно с обретением величия и власти Помпей, решив, что теперь уже не так нуждается в привлекательной внешности, сбросил наряд располагающей к себе юности.
До сих пор я видел Помпея лишь издалека, произносящим речи в суде или на Марсовом поле; видел на Форуме, где он появлялся в сопровождении свиты военных и гражданских помощников, каждого из которых, в свою очередь, сопровождала его собственная свита из тех, кто искал милостей Великого через его приближённых. Но глаз издалека не разглядишь; а теперь Помпей стоял передо мной, глядя мне прямо в глаза, отчего мысли мои начали порядком мешаться. Неизвестно почему, я вдруг вспомнил его знаменитую фразу, сказанную им во времена юности, когда Сулла послал его на Сицилию, дабы Помпей изгнал оттуда его врагов, и жители вольного города Мессаны стали утверждать, что в силу древних соглашений, заключённых между ними и Римом, они не в юрисдикции последнего. Помпей сказал тогда: «Не надо читать нам законы. У нас есть мечи».