- А Цицерон что сказал по поводу твоего визита к Фульвии? – спросил он прежним требовательным тоном.
- Он был заинтересован – как и ты, Великий.
- А он за всем эти не стоит? Нет? Я подумал, может, он решил сделать тебя своим шпионом. Это так похоже на него. Шпионская сеть, неподписанные письма, послания, закодированные каким-то шифром, придуманным для него Тироном; платные осведомители; один соглядатай следит за другим. Это у него от отсутствия военного таланта. Умей Цицерон воевать, он был бы совсем другим человеком. Больше дела, меньше разглагольствований. Так ты не шпион Цицерона, Сыщик? – И он снова пристально посмотрел мне в глаза.
- Нет, Великий.
- Возможно, ты шпионишь для него, сам не подозревая.
Такое предположение меня неприятно удивило.
- Думаю, за столько-то лет я узнал все его трюки.
- В самом деле? – Помпей поднял бровь. – Хотел бы я сказать о себе то же самое. А Целий? Он почему на стороне Милона? Ему какой интерес его защищать?
- Целий держит сторону Цицерона, а Цицерон держит сторону Милона.
- Выходит, Целий – человек Милона?
- Я вообще не уверен, что Целия можно назвать чьим-то человеком.
- Что верно, то верно. А сам Милон?
- Он в ярости…
- «И в то же время растерян; как будто у него почву выбили из-под ног». Это я уже слышал. Но сам ты что о нём думаешь?
- Трудно судить. Я и видел-то его в первый раз.
- Вы никогда раньше не встречались?
- Нет.
- Но Клодия ты знал.
- Я бы этого не сказал. Его сестра однажды наняла меня – это было несколько лет назад.
- Когда обвиняла Целия в убийстве. - Помпей кивнул. – Я выступил на суде в его защиту, если помнишь.
- Так получилось, что я пропустил твою защитительную речь, Великий.
- Речь была так себе. Да это и к лучшему. Особо стараться не стоило: всё равно любая речь померкла бы сравнении с той, что произнёс Цицерон в защиту Целия – или, может, правильнее будет сказать, против Клодии? Значит, Сыщик, ты никогда не был на стороне Клодия?
- Никогда не был; и я не на его стороне сейчас.
- Но ты и не за Милона?
- Нет.
Он поглядел на меня испытывающим взглядом, а затем обратился к молчавшему до сих пор Эко.
- А ты?
Мой сын прочистил горло.
- Я помогал отцу, когда он работал для Клодии, и был с ним у Цицерона сегодня. Но ни Клодия, ни Милона я никогда не видел.
- А сам ты на чьей стороне?
- Своего отца - и только.
- Преданный сын – самый верный сторонник. А как насчёт другого сына – того, что в Галлии? Неужели он не сделал свою родню цезарианцами?
- Мой сын Метон предан своему командиру, как и надлежит солдату. Не считая этого, наша семья никогда не была сторонниками Цезаря.
Помпей поглядел на меня с интересом.
- Скажи, Сыщик, как тебе удаётся вести свой корабль, ни за кем не следуя, и не быть выброшенным на скалы?
- Я думаю, Великий, что если бы решил последовать чужим курсом, то был бы выброшен на скалы давным-давно.
- Значит, ты всегда сам был своим кормчим? Ты знаешь о путеводных звёздах что-то такое, чего не знают другие? Или плывёшь наугад?
- Не более и не менее наугад, чем любой другой человек. Возможно, это звёзды направляют нас.
- А, мне знакомо это чувство. Ты веришь в свою судьбу.
- Разве что в очень незначительную.
- Думаю, лучше незначительная, чем никакой. – Великий качнул головой, словно мысль об отсутствии у кого-то судьбы, пусть даже незначительной, далась ему с трудом. – Судьба странная штука. Вспомнить хоть Клодия. Вот итог его жизни: свалился мёртвым в пыли на великой дороге, построенной его предком. Символично, как в греческой трагедии. Что до Милона, то для него в самый раз будет угодить в ловушку и быть съеденным заживо.
- Не понимаю, Великий.
- Как легендарный Милон Кротонский.
- С его смертью связана какая-то легенда? О знаменитых атлетах прошлого я мало что знаю.
- В самом деле? Но Милона невозможно понять, не зная о его легендарном тёзке. По имени, которое человек берёт себе сам, можно судить, что он о себе думает, а подчас даже и о том, какова его цель в жизни. Впрочем, человеку, называющему себя Сыщик, нет нужды объяснять такие вещи.
- Ты прав… Великий.
На лице Помпея не дрогнул ни один мускул.