— Толзеев что-нибудь говорил?
— Нет. Очень поражен был произошедшим. Ехали молча. Никто не ожидал. Уже когда приехали в город, Толзеева отвезли к нему в гостиницу, Карпищев спросил меня, кто должен сообщить в полицию. Как врач сообщить, конечно, должен был я. Я и сообщил. На другой день. Составили протокол.
— Скажите, а у кого остался револьвер, из которого стрелял Толзеев?
— У Кучумова. Это ведь его револьвер.
— Ну что ж, — закончил расспрашивать Бакунин, — идемте в автомобиль.
Мы поднялись наверх по той же тропинке, по которой спускались, и сели в автомобиль.
— А кстати, — обратился Бакунин к доктору, — какая в тот день была погода?
— Прекрасная. Солнечный теплый денек. Ветреный только очень.
— Скажите мне еще, любезный, — Бакунин на секунду задумался, — а вам не показалось что-нибудь странным?
— В тот день? Нет, в тот день не показалось.
— А в какой день показалось?
— Сегодня что-то показалось, только я понять не смог.
— Вот как? И что же это такое? В каком хотя бы роде?
— Когда мы стояли там, внизу, на лугу, я как-то осмотрелся… Я как-то привык все запоминать… И вот, когда мы там стояли, я осмотрелся… И как будто чего-то не хватает, как будто что-то не так, как в тот раз, третьего дня.
— Если вспомните, обязательно позвоните, — Бакунин достал из внутреннего кармана визитную карточку и протянул ее доктору.
Карточка была отпечатана на глянцевом золотистом картоне и украшена красивыми виньетками. Надпись на ней гласила: «Бакунин Антон Игнатьевич» — крупными буквами. И ниже буквами помельче: «Литератор». На обратной стороне, по-видимому, находился адрес и телефон. Визитную карточку Бакунина я видел первый раз. То, что на ней значилось «Литератор», бросилось мне в глаза, и позже я долго размышлял об этом. На доктора визитная карточка Бакунина произвела сильное впечатление.
— Благодарю вас, Антон Игнатьевич, за оказанную честь. Я ведь, знаете ли, читал ваше сочинение «Раскрытие преступления посредством логических умозаключений»[21]. Прелюбопытная книга.
— Вот как? — Бакунин, как все авторы, был скрыто тщеславен и чрезвычайно отзывчив на лесть.
Но доктор говорил искренне, он оживился, ему хотелось высказать свое мнение. Судя по всему, в книге Бакунина он нашел для себя много интересного.
— Что же вам в ней показалось любопытным? — спросил Бакунин.
— Тонко написано. Увлекает очень. Я знаю, даже многие дамы читают.
— Ну, голубчик, — лицо Бакунина расплылось в довольной улыбке. — Сугубо профессиональное сочинение. Для господ сыщиков, хотя они читать ленятся.
— Не скажите. Глубоко написано. Я ведь тоже, позвольте заметить, склонен к анализу, и логика меня привлекает. И вот то, что называется наблюдательностью. Иной раз и не хочешь, а примечаешь всякие детали. И каждый раз по поводу замеченного думаешь: «Странно как-то это». И в тот раз, в день дуэли, стоим мы на лугу и мне, помнится, тоже на ум пришло, что, мол, странно как-то все это…
— А что именно странно? То, что два человека стреляются? — спросил Бакунин.
Его отношение к доктору изменилось. Суетность и угодливость доктора, его лицо, показавшееся вначале и мне, и, наверное, Бакунину не очень приятным, как-то сразу определили к нему несколько пренебрежительное отношение. Теперь же, когда выяснилось, что он читал книгу Бакунина и имел о ней весьма лестное для автора мнение и, кроме того, самому ему не чужды кое-какие размышления, доктор показался в несколько другом, более выигрышном для него свете.
— Ну, то, что два человека стреляются, — это вопрос философический, это не удивительно, — ответил доктор.
И тут уж я сам не удержался от мысли об удивительной насыщенности нашей жизни философами.
— Мне что-то другое показалось странным, — продолжал доктор. — Ветер, что ли?
— Ветер?! — не удержался я.
— День был теплый, но очень ветреный. А когда мы спустились на луг, там, внизу, ветра никакого. Лес на склоне — верхушки деревьев качаются, шумят. А деревья пониже — не шелохнутся. А сегодня вот тихо, и как будто чего-то не хватает. А на ум приходит — не возьму в толк почему — Голландия…
— Голландия?! — удивился Бакунин. — В каком смысле Голландия?
— Просто так, Голландия — и больше ничего. Сам не знаю, каким образом.
— М-да, странная ассоциация… — задумался Бакунин. — Живописью не увлекаетесь? Может быть, вспомнилась мрачная философия Рембрандта?
— Нет. Господином Рембрандтом не интересуюсь, — ответил доктор.
— Ну да ладно, Родион Спиридонович. Если что вспомнится — позвони, голубчик. Князь Голицын человек государственной важности. Случай редкостный — расследование затруднительно, зацепиться даже не за что. Не с неба же упала эта пуля прямо в лоб.
21
Книга Бакунина пользовалась тогда огромной популярностью.