Мэри обладает необыкновенным даром перевоплощения. (Когда мы познакомились, она передавала прогнозы погоды по телевидению).
К дому Маннерингов она подъехала около одиннадцати. Оставила машину возле высоких ворот из красного кирпича и по крутым ступенькам поднялась на окруженную колоннами террасу. Особняк находился на значительном расстоянии от дороги, в глубине сада. Его величественная архитектура напомнила Мэри дворец в Бленхейме. Стоя возле огромных входных дверей в своем твидовом костюмчике, она почувствовала себя маленькой и невзрачной. Тихонько и робко Мэри постучала.
Прежде чем она отважилась постучать во второй раз и прежде чем ей наконец-то отворили, прошло немало времени. Из приоткрытых дверей выглянула маленькая старушка, как потом выяснилось, сестра хозяина дома, мисс Эмилия Маннеринг. На ней было видавшее виды черное платье, на голове парик желтоватого цвета, и она совсем ре испытывала восторга, увидев Мэри.
— Дома никого нет, — заверещала она. — То есть, — поправилась старушка, — Алиса у себя наверху, но она больна и никого не принимает. Что вам угодно?
Мэри заметила, что она очень нервничает. За спиной старушки просматривалось роскошное убранство дома. С высокого потолка свешивались хрустальные люстры, прекрасная старинная мебель.
— Я ваша соседка, — улыбнулась Мэри. — Меня зовут Мэри Лидс. Мы недавно здесь поселились. Нам сказали, что вы продаете яхту.
— Это Гай знает… то есть мистер Маннеринг, мой брат. Но его сейчас нет дома.
Мэри осмелела.
— Мистер Маннеринг? Прекрасно. У меня есть время, и если вы не возражаете, я подожду его?
Историю с продажей яхты она, конечно, выдумала, но причина для визита вполне правдоподобная. Мэри решила под любым предлогом попасть в дом и осмотреть его, а дальше импровизировать в зависимости от обстоятельств.
Старушка была в растерянности. Она долго кашляла, что-то бормотала себе под нос, но затем, очевидно, вспомнив о своем благородном происхождении, отодвинулась в сторону, нехотя приглашая Мэри в дом, и по до блеска начищенному паркету проводила ее в библиотеку восемнадцатого века.
Этот был настоящий восемнадцатый век. Резные панели, на стенах фамильные портреты, бронзовые бюсты на постаментах, коллекция сабель времен революции. Дамы уселись в мягких удобных креслах и провели целый час среди необычной тиши изумительной, но грозной обстановки.
Старушка поведала Мэри историю своего рода.
Маннеринги поселились в этом огромном доме еще во времена Якова I. Ее брат Гай и она — последние в роду. От брака с Алисой, вздохнула старушка, нет потомства.
— Я никогда не была замужем, — добавила она, — а бедная Алиса уже много лет больна.
Сама того не сознавая, старушка постепенно изложила мотивы, по которым Гай Маннеринг мог желать смерти своей больной жены.
— Гай очень гордится своим имением, — объясняла старушка, — и очень к нему привязан. Весной у нас полно гостей, съезжаются со всей округи. Однажды здесь, на втором этаже ночевал сам генерал Вашингтон.
Тем не менее, она даже не двинулась с места, чтобы показать Мэри дом, и только не переставая теребила пальцами подол своего старого поношенного платья.
Глаза у нее были потухшие и полузакрытые, как у побитой собаки.
Сверху не доносилось ни единого звука, говорящего о чьем-либо присутствии. Очевидно, «больная» ни в чем не нуждалась. Большие настенные часы громко и равномерно отстукивали минуту за минутой. Матовая поверхность старинной мебели тускло отражала свет, проникающий через плотные шторы. Мисс Эмилия нервничала все более заметно.
Вдруг громко стукнули массивные входные двери и старушка вздрогнула.
— Сэм! Сэм! — зазвучал баритон разъяренного хозяина дома. — Какого черта делает этот автомобиль у наших ворот?
После непродолжительного обмена репликами с чернокожим слугой Гай Маннеринг уверенными шагами вошел в библиотеку.
Это был мужчина лет сорока пяти, с крупными чертами лица и массивным носом, одетый в красную шерстяную рубашку и брюки для верховой езды. В руке он держал хлыст.
Мисс Эмилия быстро вскочила с кресла, и Мэри заметила, что вся она дрожит.
— Гай… позволь представить, это миссис Лидс, наша соседка. Зашла на минутку.
Маннеринг оглядел Мэри с ног до головы и скривился в улыбке.
Его густые черные брови сошлись на переносице. Мэри он сразу напомнил мистера Мардстоуна из «Давида Копперфильда». В нем чувствовалась та же жестокость, скрытая под внешней вежливостью. Однако больше всего Мэри поразило пятно черной краски на его щеке. Глядя на Мэри, Маннеринг непроизвольно поднес руку к испачканной щеке, словно хотел скрыть пятно. Его голос вдруг стал неприятно мягким и любезным.