Клейн глубоко вздохнул.
— Третья основа всякого хорошего произведения искусства — метафора, перенос чувств из одной сферы в другую. Таким образом художник создает обобщение. Замечательный пример стихов, основанных на обобщении, есть у Ибн Гвироля в стихах «Вижу солнце». Вы их знаете?
Михаэль поспешил проглотить помидор и кивнул. На лице Клейна появилось выражение удовольствия, когда Михаэль начал цитировать эти стихи.
— Понимаете, — сказал Клейн, — описание заката — как будто мир осиротел от потери солнца — вот метафора! Она придает переживаниям повествователя новые, колоссальные измерения!
Он с удовольствием съел кусок яичницы, положил в тарелку несколько ложек салата. Наклонился вперед:
— Все эти вещи связаны друг с другом. В каждой хорошей метафоре вы каким-то образом найдете все эти три аспекта, но нужно, чтобы они были еще к тому же сбалансированы.
Он встал, чтобы приготовить кофе.
Маленькая кофемолка жутко гудела, и профессор продолжил говорить лишь после того, как выключил ее.
— Нужно также, чтобы метафора или символ были оригинальными, это заставит читателя увидеть знакомое в новом, ином свете, — он встряхнул маленький медный кофейник, — а ведь темы, интересующие художника, всегда одни и те же, считанные. Вы когда-нибудь спрашивали себя, вокруг чего вращаются темы произведений искусства? Любовь, секс, смерть, смысл жизни, борьба человека с судьбой, с обществом, отношения с природой, с Богом. Что еще?
Он налил в кофейник воду, маленькой кофейной ложечкой осторожно положил туда кофе и сахар, размешал, поставил на огонь и снова встал спиной к Михаэлю, продолжая помешивать.
— Величие искусства кроется в темах, общих для всех, но поданных или раскрытых с иной точки зрения. Если художник создает символы, слишком далекие от темы, если метафоры слишком открыты, все эти процессы не происходят.
То же самое, если символы и метафоры слишком банальны. Я говорю о банальности метафоры, но подразумеваю и аналогии, и рифму, синтаксис, грамматическую структуру, порядок строк — все, что создает стихи. Способности стихотворца — это умение достичь тончайшего, редкостного баланса между всеми этими факторами — между оригинальным и знакомым, скрытым и явным, между символом и объектом, который этот символ обозначает.
Профессор быстрым движением снял кофейник с огня, поставил его на кухонный стол, уверенной рукой разлил кофе в маленькие чашечки белого фарфора с золотым ободком.
— Метафоры, которые использует Яэль, до удивления банальны, как заметил Шауль, они не оставляют места для воображения, для ассоциаций. И не только потому, что они истертые, но и в силу того, что в них нет диалога между конкретным и обобщенным.
Клейн допил кофе одним глотком, вытер губы.
— В стихах Яэль нет ничего из того, что я перечислил. И к сожалению, по-видимому, не будет.
В пять вечера Михаэль Охайон вышел от Клейна, который проводил его до машины, напевая знакомую мелодию. Лишь у перекрестка Терра Санта Михаэль вспомнил, что это ария из моцартовской «Волшебной флейты» — оперы, которую Майя особенно любила.
Было все еще жарко, улицы были полны людей, которые не гонялись за убийцами.
— Твой сын просил передать, что он в здании Общества охраны природы и что если ты вернешься вовремя, то найдешь его там. Это возле банка «Тфахот», знаешь? — спросил Аврам из диспетчерской.
Михаэль знал, но как понимать «вовремя»? До которого часа Юваль там будет?
— До шести, он сказал. Он только что вышел отсюда, — объяснил Аврам.
Михаэль поставил машину у банка «Тфахот» и вошел в большой двор, в котором находился еще один дворец, построенный великим князем Сергеем. Случайный прохожий, не знающий Иерусалима, и не представляет себе, что скрывается за этими большими домами, думал Михаэль.
Большая арка в стене на главной улице открывала вход в иной мир. Удивленный посетитель оказывался перед великолепным зданием, в которое можно было войти. Туда словно бы зазывали привидения.
Михаэль сидел на большой ветке дерева у входа во дворец, ожидая, пока Юваль закончит свои дела в вагончике Общества охраны природы, стоявшем во дворе. Затем он стал прогуливаться вокруг, вздымая ногами сухую пыль. Один флигель здания был отдан Министерству сельского хозяйства, но Михаэль направился к другому, заброшенному флигелю с окнами, забитыми досками и покрытыми паутиной. Несмотря на полумрак, царящий внутри, он разглядел орнамент, покрывавший потолок большой комнаты. Была там и старая ванная комната, в которой остались следы армянской керамической плитки. Ванна стояла на четырех ножках, будто железный тигр на низких лапах.