У Клейна есть еще брат в Цфате и сестра в Садей Ешуа, он — средний сын.
Так вот — его мать сказала Рафи, что он приехал к ней в четверг вечером и уехал от нее на исходе субботы прямо в аэропорт, встречать семью. Рафи расспросил у нее все, что нужно, ведь он ей доверял. На такую женщину можно положиться. Он сказал, что и я бы ей поверил. Такой большой дом у них, с участком, длинный забор.
И все-таки Рафи не успокоился. Их соседа в то время дома не было. Арье Леви сразу спросил: говорили ли с соседями? Ну вот, на следующее утро я тоже поехал туда, у меня были еще свои дела в Тверии. На этот раз сосед был дома. Тоже в возрасте, с трудом слышит, ничего уже не понимает, но у него как раз гостил сын, ему лет пятьдесят. И что же он сказал?
Что в четверг, когда Клейн должен был быть там, часов в одиннадцать вечера, его мать постучала к ним — Сара ее зовут. Этот сын там не живет, он как раз приехал в гости к отцу. И вот она просит его — не может ли он починить у нее в доме пробки? У нее замыкание случилось, электричества нет, и она боится, что в холодильнике все испортится. Так я подумал: с чего бы это она звала его чинить пробки, если ее сын был дома?
Нет, говорит сосед, его не было, иначе она бы не пришла. Она тогда была одна в доме. Я для него историю выдумал — зачем, мол, все это спрашиваю, мы так дружески с ним поговорили. У него даже понятия не было, что он для меня открыл.
И вот, когда он закончил чинить пробки, Сара, мать Арье Клейна, стала его уговаривать остаться, не ехать на ночь глядя. И он остался. Я его случайно там застал — он привозил внуков к бабушке. Так он сказал. Я спросил его — а когда же Клейн прибыл? Не знаю, говорит. А в пятницу утром этот сосед уехал оттуда домой.
Белилати глубоко вздохнул и глянул на Михаэля, который сидел молча в напряжении.
— Ну, — сказал Эли. Это было первое, что он сказал, сидя здесь.
— Ну так вот, мы с Рафи снова отправились к ней и велели ей ехать с нами. Она спросила: зачем? Я сказал ей, что она дала ложные показания. Спросил: почему сосед чинил ей пробки, если, как она утверждает, ее сын был дома? Однако она ничего не ответила. Не стала другого рассказа сочинять. Она стояла там, как будто ее фотографируют для памятника. Сказать больше нечего, говорит, и ни в какую полицию она не поедет, пусть ее силой тащат. Ну не тащить же ее! Я говорю, нужно сначала самого Клейна допросить, держать его здесь, чтобы он ничего ни с кем не смог согласовать, а потом уже будем решать, что делать.
— Это значит, что он вообще не был в Рош-Пине?
— Это значит, что в четверг вечером его там не было. А рейс его прибыл в два часа дня, так я думаю — надо его спросить, где он был все это время. Если вы не возражаете.
Дверь отворилась, и в проеме показалась голова Альфандери.
— Он здесь. Когда он тебе нужен?
— Пусть подождет, — ответил Михаэль.
— Пусть созреет немного, — ехидно сказал Белилати.
Рафи вышел.
— Когда вы оттуда вернулись? — спросил Эли.
— Только что, за пять минут до того, как вас поймали в экспертном отделе. У нас даже времени поесть не было. Это — немалый кусок дороги, от Рош-Пины. У Рафи три часа заняло. А когда я тебе звонил, он уже был в доме Клейна, чтобы птичка не улетела.
Ну, так что ты скажешь? Вот это тип — все по нему просто помирают, такой великий человек. Правильно босс говорит — всегда надо с соседями беседовать.
Белилати смолк, глядя на Михаэля, который по-прежнему молчал и не двигался.
— Я с голоду умираю, пойдем перекусим на углу и боссу принесем, а, Охайон? — умолял Рафи.
Михаэль молчал. Затем сделал неопределенный жест, Рафи истолковал его как согласие и нерешительно спросил:
— Что тебе принести?
— Ничего, спасибо. Я не голоден, — сказал Михаэль. Вкус лука от обеда с Клейном стоял у него в горле. Когда они ушли, он набрал телефон Шорера. Ответа не было. Дома у него тоже не отвечали. Михаэль положил трубку и подумал, что за него его работу никто не сделает. Он попытался избавиться от нахлынувшего ощущения душевной сумятицы. Он почувствовал себя преданным. Никто не виноват. Никто его нарочно не сбивал. Только он сам во всем виноват. Арье Клейн предал его. Арье Леви был прав. Михаэля очаровал дом Клейна, его семья. А он-то думал, что профессор Клейн — человек Ренессанса. Может, у него еще найдется простое объяснение? Тогда зачем ему было врать? Что ему понадобилось скрывать? — думал Михаэль, набирая номер телефона соседней комнаты. Он велел Белилати впустить Арье Клейна.