Клейн стоял на пороге. Он был в той же рубашке, что и несколько часов тому назад, — полосатой, с коротким рукавом, подчеркивающей мощные мышцы рук. Рядом с ним Рафи казался еще ниже, чем был на самом деле. Он вышел из комнаты взволнованный. Михаэль знал, что Рафи сидит рядом, за стенкой, и внимательно слушает каждое слово допроса.
Михаэль почувствовал, что лицо его стало непроницаемым, взгляд — жестким, лишенным эмоций. Клейн, впервые с того времени, как они с Михаэлем встретились в университете после убийства Тироша, казался напряженным. Он был бледен. Профессор сел в ответ на безмолвное приглашение следователя. И снова Михаэль почувствовал вкус того самого лука и греческих маслин — вкус, вызывавший тошноту. Михаэль попытался отрешиться от внезапно навалившегося на него страха, подавить мысль о том, что сейчас ему придется разрушить теплые отношения, установившиеся с профессором. Да, в отношениях с Клейном он действительно позволил себе зайти слишком далеко за профессиональные рамки. Эти мысли не оставляли его. Он надеялся, что их сменит чувство досады и злости на Клейна, обманувшего его, но этого не произошло. Следователь попытался расслабить мышцы ног под столом, но не смог даже выпрямить их. В комнате стояла удушливая атмосфера. Он взглянул назад, на открытое окно, снова на Клейна; тот сидел молча.
Наконец Клейн не выдержал, прокашлялся и спросил своим густым басом:
— В чем дело?
Михаэль посмотрел на его толстые губы, которые сейчас были сухими от волнения, и тихо спросил:
— Когда вы вернулись из Америки?
— Я уже говорил. В четверг после обеда. Ведь это очень просто проверить, — сказал он наивно.
Кисти рук допрашиваемого были сжаты в кулаки. Руки он скрестил на груди, на лбу появились капельки пота.
«Внимательно наблюдайте за телом, — учил Михаэль курсантов полицейской школы, — следите за языком тела».
А тело Клейна не говорило, а пело. Каждое движение выдавало его страх. Спокойный интеллигентный голос входил в противоречие с тем, что выражало тело.
Михаэль знал, что Клейн сейчас лжет или, если употребить более щадящий термин, скрывает информацию, однако следователь все еще не мог избавиться от закрепившегося в нем почтения ученика к учителю.
«Кто-то другой должен был его допрашивать, не я, — подумал Михаэль, — я слишком заинтересованное лицо. Но при этом я хочу, чтобы с ним обращались поделикатнее, с уважением, а этого лучше меня никто не сделает. Нет, я не могу отдать его Белилати или кому-нибудь другому».
— Скажите еще раз, пожалуйста, почему вы летели отдельно от семьи?
— А что случилось? — Клейн облизнул сухие губы. — Что вдруг стряслось?
— Отвечайте на вопрос. Почему вы летели отдельно?
— Из-за выпускного вечера моей средней дочери, Даны. Я уже говорил. Я ей обещал прибыть пораньше. И на субботний рейс не было мест. Офра и я вместе никогда не летаем, у нас есть определенные опасения на этот счет.
— Она летела в Израиль со всеми дочерьми?
— Да, я уже говорил, — нетерпеливо сказал Клейн.
— Ладно, оставим это. Вы сказали, что в аэропорту вас ждала арендованная машина?
Клейн кивнул. Руки его все так же были скрещены на груди, будто он хотел спрятать сжатые кулаки.
— Я договорился о машине еще в Америке.
— А почему ваши родственники вас не забрали? Ведь они вас почти год не видели — брат, сестра, мать, — почему они не приехали вас встречать?
Клейн положил руки на колени, верхняя часть его тела осталась напряженной.
Михаэль ждал.
— Сложные семейные проблемы. Мы договорились, что они все приедут в субботу к моей матери. Так было удобней для всех, я не хотел никого утруждать.
— Вы уверены, что причина именно в этом?
— А какая другая причина приходит вам в голову?
— Получить свободу передвижения, например.
«Пусть лжет, — думал следователь, — может, я тогда начну на него сердиться». В то же время ему хотелось, чтобы Клейн перестал лгать, чтобы он вновь стал таким, каким был несколько часов тому назад.
Но Клейн молчал.
— Когда вы прибыли в Рош-Пину, к матери? — Этот вопрос пугал и самого следователя.
Клейн снова скрестил руки на груди:
— Я уже говорил.
Губы его сжались в тонкую нить.
Михаэль ждал, но Клейн молчал.
— Нам известно, что в четверг вечером вас там не было.
Михаэлю было трудно вынести мысль, что Клейн лжет.