— Это ты его спроси, голубчик, мы с ним не говорили. И тогда не говорили, и сейчас не будем. Арье велел мне сказать только, где он был, но не с кем.
Чуть раньше Михаэль был потрясен, увидев, как в зале заседаний эта полная рыжая женщина глядела на Клейна полными обожания глазами.
— Скажи ему, где я был, — сказал ей Клейн в присутствии Михаэля, и она впервые улыбнулась интимной улыбкой, полной понимания, тогда как всю дорогу сердилась — об этом Эли уже успел доложить.
Она без колебаний подписала протокол допроса, и ее отвезли домой.
Клейн остался в зале заседаний.
— Я ее знаю, — сказал Мени Эзра, — она живет рядом с сестрой моей тещи, у нее — небольшой ресторанчик фаршированных блюд в Нахалат Шива, получила в наследство от родителей, это та еще женщина, делает все, что ей в голову взбредет. Подает тебе счет — независимо от заказанного — какой захочет. И ресторан она открывает, когда захочет. Я у нее ел как-то. Ну что тебе сказать — готовить она умеет. И где он ее нашел? А ребенок этот?
— Нет, я хочу все же понять! — Белилати никак не мог успокоиться.
— Чудеса, да и только, — отреагировал Охайон, которого тоже занимал этот вопрос.
— Так вернуть Клейна домой? — спросил Мени, глядя на часы. — Сейчас Эли с ним говорит. Уже три часа ночи. Он тебе нужен еще?
— Да, — сказал Михаэль, — верните его сюда. Мне нужен материал для завтрашнего заседания.
За пределами здания царила тишина. Михаэль стоял у окна и смотрел в ночную мглу. В здании горел свет во всех комнатах, слышался стук пишущей машинки. Воздух был влажным, до сих пор стояла духота. Клейн зашел в кабинет, и Мени молча закрыл за ним дверь.
— Ну, теперь вы все знаете, — сказал он подавленно.
— Госпожа не захотела говорить о человеке, с которым вы встречались, пока не получит от вас разрешения. Она была с вами? Слышала ваш разговор?
— Мели слышит то, что хочет слышать, и знает то, что хочет знать. Что в ней хорошо — она дает каждому возможность жить своей жизнью. А взамен просит лишь одного — чтобы ей тоже давали жить, как она хочет. Я не знаю, что она слышала. Она была на кухне. Между кухней и залом ресторана есть окно. Мне кажется, оно было закрыто, но, если напрячься, можно услышать, о чем говорят в зале.
— Она завтра должна пройти проверку на детекторе лжи. Вы можете велеть ей, чтобы она рассказала о вашей встрече с Тирошем?
— Я могу попросить. «Велеть ей» — это не совсем то.
— Давайте вернемся к этой встрече. Чья была инициатива?
— Его.
— Я хочу понять. Вы возвращаетесь из-за границы, где пробыли почти год. Едете повидать… своего сына и его мать и тут же назначаете встречу с Тирошем?
«И он еще утверждает, что во всем этом нет никакой связи с убийством», — рассерженно думал Михаэль.
— Я объясню. Но мне нужно ваше обещание, что рассказанное мною не выйдет за стены этого здания. То, что это не может остаться между нами, я уже понял.
— Вот если бы вы мне с самого начала все рассказали, по своей доброй воле… — горько заметил следователь.
— Вы должны и меня понять в этой истории, — взмолился Клейн, — все это не совсем так, как вам кажется.
Снова наступило молчание.
Михаэль хотел узнать, даже вне всякой связи с расследованием, каким образом попал Клейн в непростую ситуацию двойной жизни, — ему нужно было это знать. Еще ему хотелось оставить собеседнику возможность с честью выйти из нелегкого запутанного положения. Следователь пбнимал, что обязан вести диалог, соблюдая дистанцию.
— Моя связь с Мели, — сказал Клейн, — прочна и глубока, и, разумеется, я люблю ее и ребенка. Это не просто мимолетное приключение, порхание, как говорят.
— Сколько лет ребенку? — холодно спросил Михаэль.
— Пять, — Клейн вздохнул и посмотрел в сторону, — и моя семья этого не поймет.
Михаэль пристально взглянул на Клейна, и тот заерзал на своем стуле.
— Вы должны иметь в виду, что эта история может натворить много бед. Мою жену это сломает. Она решит, что вся наша жизнь с ней была ложью, поскольку не в состоянии будет понять, что можно вести две отдельные жизни, при этом без всякого ущерба для каждой из них. Не надо все рассматривать в одной плоскости, — говорил Клейн в отчаянии.
Михаэль подавил в себе желание подробно расспросить Клейна о «двух отдельных жизнях». Он теперь не знал, как относиться к профессору, не мог избавиться от чувства разочарования. Сейчас в нем преобладала подозрительность — после того, как Клейн сам подорвал его доверие к нему. Михаэль вспомнил, как пытался игнорировать данные детектора лжи после допроса Клейна, и почувствовал себя обманутым. Да, он действительно не знал Клейна, профессор вовсе не был похож на тот образ, который он создал в своем воображении. Что говорил Клейн насчет цельной личности? Господи, это было так давно, хотя и всего несколько часов тому назад! Кажется, он говорил, что совершенных людей нет, что лишь искусство совершенно. Стоп, подумал Михаэль, я обязан придерживаться фактов, а не предаваться философским рассуждениям.