— Я вообще-то, как и много лет назад, люблю аэропорты, — признался Михаэль, — их запах, шум и ощущение, что ты уже в другой стране. У каждого аэропорта — свой запах, как и у каждой страны.
— Я завидую, что ты отсюда уезжаешь хоть ненадолго, а главное — что в Нью-Йорк. Ужас как хотел бы побыть сейчас недельку в Нью-Йорке.
— Даже если пришлось бы работать?
— Да. Меня бы это не волновало. Знаешь, сколько лет пройдет, прежде чем я смогу себе позволить поехать на месяц за границу?
— Отец Ниры, мой бывший тесть, всегда говорил: «Лошадь может пересечь океан, но все равно останется лошадью», — старая польская пословица.
Эли улыбнулся:
— Ты всегда утверждаешь, что все люди в принципе похожи друг на друга, но поговорим после Нью-Йорка, ладно?
Глава 18
Михаэль проснулся, лишь когда самолет прибыл в аэропорт Кеннеди и пилот объявил на иврите и английском, что они будут кружить над аэропортом, пока не получат разрешения на посадку. Из-за густого тумана ничего не было видно. Михаэль коснулся лица, ощутил на нем щетину, но увидел длинную очередь в туалет и решил, что бриться уже поздно.
Он вызвал в памяти образ Шаца, его одутловатое лицо, серые холодные глаза. Шац был начальником следственного отдела в первые годы службы Михаэля в полиции. Его амбициозность и стремление к наживе стали притчей во языцех. Даже Белилати, вспоминал Михаэль, жаловался на грубость Шаца по отношению к коллегам.
«Идущий по трупам», — называл его Шорер. В конце последнего заседания следственной группы Белилати сказал Михаэлю:
— Не передавай Шацу от меня привет. Не покупай у него ничего — не стоит. Он занимается какими-то махинациями с электротоварами. Тот, кто встречается с ним в Нью-Йорке, приобретает замашки повесы. И не ходи с ним по ночным клубам, — сказал он с ехидной усмешкой, — он тебя испортит.
Мысли о Шаце вытеснили сон о Майе. Подробностей сна он не помнил, однако мучительное чувство не покидало его еще долго после приземления.
В самолете, перед тем как заснуть, он бросил взгляд на свою соседку. У нее были светлые волосы, она пахла духами «L’air du Temps» от Нины Риччи — ими часто душилась Циля. Соседка совсем не походила на Майю.
Он вспоминал свою жизнь сразу после развода. Тогда каждая командировка воспринималась им как романтическое приключение, во время которой ни к чему не обязывающие связи с женщинами были в порядке вещей. Со времени последней встречи с Майей он не мог думать о ней без горького чувства. Когда-то мысль о ней беспокоила его, как головная боль, тяжелая, непрекращающаяся. Ночью, когда она была с ним в постели, он отпускал свои мысли в свободный полет. В ту пору он очень любил рассматривать ее фотографии и воспроизводил в памяти каждое свое прикосновение к ней, ее голос и запах кожи, ее смех. Он снова и снова припоминал ее фразы — то, что его смешило или расстраивало, слова любви. Она никогда не проводила с ним отпуск, никогда не была с ним за границей. Вообще, подумал он, ощутив на себе заинтересованный взгляд соседки по креслу, они с Майей никогда не проводили вместе больше суток подряд. Лишь несколько ночей они не расставались до утра. Обычно она говорила: «Мне нужно бежать домой» уже через несколько часов после встречи.
Поездка открывает упущенные возможности, думал он. Но утешения в этой мысли не находил. Чувство утраты не оставляло его.
В аэропорту Михаэля не избавили от обычных процедур. Его бумаги проверяли, будто он был нелегальным эмигрантом, разве что в чемоданах не копались.
— У этих сволочей американцев, — говорил Шац, встретив Михаэля в аэропорту, — никакие штучки не проходят. Даже если я, к примеру, лично знаю всех сотрудников аэропорта, это не поможет. Даже я не могу провести тебя без проверки. — Шац потел в своем кремовом костюме «сафари», выводя Михаэля из аэропорта. Михаэль не реагировал — он устал и пребывал в неком подобии шока.
Они сели в большую машину.
— Старый «понтиак», — сказал Шац, открывая Михаэлю дверцу.
Когда они тронулись, Шац завел речь о преимуществах его замечательной должности:
— Здесь есть единственный представитель израильской полиции, и этот представитель — я. Работа тяжелая, дружочек, непросто было заполучить такую должность, это не каждому бы удалось, какой город!
В его монологе поразительно сплетались английские, ивритские и арабские выражения, при этом он то и дело куда-то указывал, называл какие-то имена, давал оценки. Чем дальше они удалялись от аэропорта, тем потрясение гостя было сильнее.