— Ты можешь объяснить нам до завтра, что тебе еще нужно, или у тебя нет материала? — продолжал Леви раздраженно. — С моей точки зрения, все это не дает нового импульса расследованию. Ты хочешь, чтобы я объяснил тебе, как все это будет выглядеть на суде? С этой твоей историей никого даже арестовать нельзя больше чем на сорок восемь часов. Или ты забыл, где мы живем?
Михаэль молчал.
— Так что же ты собираешься делать?! — рычал Арье Леви. — Ты можешь что-то сказать или все эти твои заумные разговоры о поэзии с университетской профессурой недоступны нашему пониманию?
— Я в нерешительности, — ответил в конце концов Михаэль, — он не из тех, кто сломается, если сказать ему об отпечатках пальцев или о чем-то в этом роде.
Все замолкли. Даже начальник полиции округа не решился нарушить наступившую тишину. Прошло несколько минут, пока Белилати, который не мог выносить долгого молчания, спросил размеренным тоном:
— Так что же может его сломать?
— Что-то другое, — медленно ответил Михаэль. Он почувствовал, что смятение в его мыслях передалось и коллегам. Напряжение среди них росло, тон разговора становился все более резким.
Эли Бехер с отчаянием произнес:
— Послушай, я с ним был чистых сорок часов за последний месяц. Он в полной отключке. Я такого в жизни не видел. Ты же сам это знаешь, слушал записи допросов. До него невозможно достучаться. Ты говоришь, говоришь, а он словно бы вообще отсутствует.
— Есть способ его расколоть, — сказал Михаэль, — и я намереваюсь это сделать. Но не просите у меня объяснений заранее, дайте мне шанс.
— И все-таки скажи, — запротестовал начальник полиции округа, — ты будешь говорить с ним о его жене, да? Или о чем-то другом?
Белилати энергично кивнул, воздел голову к потолку:
— И все-таки, что ни говори, быть не может, чтобы вся эта история не произвела на него впечатления. Со всеми твоими теориями, Михаэль, не может быть, чтобы человек…
— Ладно, приведи его, посмотрим, — сказал Михаэль, игнорируя критические взгляды присутствующих.
Арье Леви выразил всеобщее недоумение:
— Я не знаю, какие доказательства ты хочешь от него получить, но мне нужно, чтоб он полностью сломался! Никаких нежностей! Думай о суде, а не об университетских премудростях!
Начальник вышел из кабинета.
Михаэль взглянул на Шауля, который готовил магнитофон для записи.
— Нельзя ничего пропустить, — сказал Белилати. Он почувствовал, как весь следственный отдел превратился в одно большое ухо.
Михаэль включил запись. В комнате раздался дрожащий, нервный, хриплый голос Бориса Зингера. Тувье скрестил руки на груди, однако было видно, что он дрожит всем телом. Он слушал запись и все больше бледнел. Когда послышались стоны больного и его вопрос: «Да как же вы можете?!», отозвавшийся эхом по всему зданию полиции, Михаэль откинулся назад, взглянул в лицо Тувье Шая и понял, что так он ничего не добьется.
— Вот видите, — сказал следователь после долгого молчания, — я теперь знаю всю историю.
— Какую? — Тувье сжал губы.
— Как только у меня появились доказательства, я стал думать о мотивах убийства. После беседы с Зингером я спросил себя: «Кто более всего задет этой историей с плагиатом, ложью Шауля Тироша? Кто мог быть задет этим до такой степени, что вспышка гнева привела его к убийству?» Вы, подумал я, вы принесли свою жизнь в жертву Тирошу, и не только свою, но и жизнь вашей жены. Вы как личность перестали существовать на его фоне.
Михаэль собрал лежавшие на столе бумаги в аккуратную стопку. Он ждал реакции, но Тувье продолжал молчать.
— Я знаю, что Идо Додай говорил с вами и дал вам прослушать кассету своей беседы с Зингером. И я представляю себе, что вы чувствовали после беседы с Идо. Когда выяснилось, что Идо убит, вы знали, кто это сделал. Вы хорошо знали, что Идо говорил с Тирошем, что между ними возникла ссора, но это стало вам известно лишь вечером, после семинара. Эта история сломала Идо, но не вас. Только вы и Идо знали о плагиате. И это — отправная точка, объясняющая оба убийства. Плагиат. В разговоре с Идо Тирош все отрицал, утверждая, что любой сумасшедший может сказать такое. Идо обратился к вам, чтобы вы помогли ему с доказательствами. Ведь не каждый день обнаруживается, что лауреат премии Президента страны — вор и фальсификатор.
Михаэль осторожно взглянул на стопку бумаг. Тувье смотрел на следователя молча.
— Несколько лет тому назад я познакомился с одной девушкой, которая изучала философию, — сказал Михаэль.