Бесспорно, что касается группового изнасилования, доказательства определенно были неубедительны, как признал и судья на первом процессе. А кража? Кражу обуславливает тот факт, что жертва обладает чем-то, что стоит украсть. Так что же имела несчастная Джоанна с собой или в своих чемоданах, ради чего стоило совершить это преступление? Данные, в конце концов, указывают на то, что у нее не было и гроша ломаного. Деньги, которыми она оплатила поездку, были посланы ей мужем из Лондона. И даже поставленная перед страшным риском путешествовать с экипажем из похотливых пьяниц – по крайней мере, с момента прибытия в Банбери – она не сменила, и не могла сменить транспорт, чтобы добраться до своего супруга, который ждал ее на Эджвер-Роуд. Тогда? Что из того, чем она обладала, могло быть украдено?
И потом, опять эти туфли! Она нарочно, что ли, оставила их на борту? Неужели ей было приятно ощущать лошадиный навоз между пальцами, идя по бечевнику, подобно босоногому хиппи, вышедшему на заре погулять вокруг Стоунхенджа по грязи? Очень странен был тот судебный процесс!
Чем больше думал об этом Морс, тем больше вопросов возникало в его голове. В своей жизни ему приходилось сталкиваться со многими случаями, когда данные судебных экспертиз и патологоанатомов оказывали ключевое значение на исход судебного дела. Но сейчас его не особенно восхищали заключения, которые (предполагается) были выведены из более-менее научных фактов, предоставленных доктором Самюэльсом. По мнению Морса (который, надо признаться, вообще не имел медицинских или научных титулов) разрывы на одежде и описанные ранения, вероятнее всего, были нанесены таким способом, как если бы нападающий стоял за спиной Джоанны и стискивал левой рукой ее левую кисть, а правая рука (ее) была с силой прижата к губам. Тогда ее пальцы почти наверняка оставили бы синяки на лице, отмеченные в описании.
Ну, а этот Джарнел? Обвинение, вероятно, сильно впечатлилось при первом заслушивании его показаний. Иначе почему они готовы были отложить судебный процесс на целых шесть месяцев… ради одного заключенного? Даже полковник не сохранил комментариев! Тогда почему, когда он предстал перед судом, как и полагается, чтобы рассказать свою историю, никто не пожелал его выслушать? Существовало ли нечто, некий факт, который заставил суд отбросить, или хотя бы пренебречь откровениями, которые его сокамерник Олдфилд сделал? Потому что, какие бы обвинения не предъявлялись Олдфилду, его нельзя было упрекнуть в непоследовательности. Трижды после смерти Джоанны он утверждал, что она «невменяема», что «не в себе», что у нее «с головой не все в порядке». И так выглядело, что не было расхождений и в утверждении членов экипажа, что, по меньшей мере, один раз (что не означает ли два раза?) им приходилось спасать Джоанну при попытке утопиться. Единственный важный момент, раскрытый Джарнелом, состоял в том, что Олдфилд не только настаивал, что невиновен, но также пытался свалить всю ответственность на остальных. Бесспорно, недостойное похвалы деяние! Но если сам Олдфилд был невиновен, на кого другого он мог указать, как на виновного? Во всяком случае, в то время никто не выразил готовность обратить внимание ни на слова Джарнела, ни на слова Олдфилда. А что если они были правы? Либо один из них был прав?
Одна любопытная мысль пролезла в сознание Морса и угнездилась где-то в его мозге – о будущих действиях. И еще одна – более значимая: не стоит забывать, что он просто развлекается, просто пытается заполнить пустоту нескольких дней вынужденного безделья; играть с этой мелкой задачкой – все равно, что решать кроссворд. И только немного смущал один факт: каким образом оказалось, что гири на весах правосудия в течение всего времени были сложены на чаше против пьяниц, убивших Джоанну Франкс.
А навязчивые сомнения все не оставляли его.
А что, если они…