— Я слушаю, дедушка…Слушаю, но ты отстал от жизни!
— Нет, мой мальчик, нет. Законы истории не устаревают. Просто действующие политики должны уметь применять их в реальных условиях. Если они честны…
— Но, дедушка, политика делается людьми. Я ведь тоже учился в советском университете…Твой великий Ленин говорил, что политику не делают в белых перчатках. Разве не так?
— Говорил, Эви, говорил. Но ты не сбивай меня на другую тему. Я очень хочу, чтобы ты понял природу нынешнего национализма. Тогда ты поймёшь и его пагубность для настоящих национальных интересов. Ты будешь слушать меня?
— Слушать буду, слушаться, — посмотрим.
— Я и хочу, чтобы ты сам, сам посмотрел на факты… Я говорю, что Ленин заложил мину замедленного действия под созданный им же Союз Республик. Сталин не нашёл в себе силы изменить положение, а недальновидный Хрущёв поджёг фитиль этого заряда.
— Ты, дедушка, совсем странные вещи говоришь. Но я слушаю тебя.
— Ещё при Сталине начали широкую программу подготовки национальных кадров во всех республиках Союза, национальной интеллигенции в том числе. Во всех крупных ВУЗах установили квоты для приёма представителей национальных меньшинств. Но настоящая интеллигенция формируется долго, очень долго, а амбиции у молодых возникают значительно быстрее.
— Ты хочешь сказать, что я, например, не в меру амбициозен…
— Я не говорю, Эви, о тебе. Я говорю о правиле. Я сказал, что во всём торопливый Хрущёв подтолкнул процесс. При нём приняли преждевременное решение о том, что во всех республиках и во всех организациях первыми руководителями должны быть местные кадры. Во многих случаях, они уступали по знаниям, по мировоззрению своим заместителям, — русским, — я имею в виду вообще жителей центральной России…. не кипятись, мой мальчик, мы с тобой одной крови и я не меньше тебя люблю и уважаю свой народ. Но реальные факты нужно понимать. Решение Хрущёва было преждевременным, и оно создало основу для зависти, для национальной зависти: трудно руководителю понять и принять профессиональное превосходство своих подчинённых, очень трудно.
— И я не понимаю твоих рассуждений, дед!
— А в отрасли культуры этот процесс особенно болезнен. Люди искусства всегда эмоциональны… Отсюда и идёт насаждаемое сейчас чувство национальной уязвлённости по отношению к России.
Национализмом болен не народ, а верхушка, руководители…
Разногласия с дедом смущали и огорчали, но младший Хартс относил их на неизбежную в возрасте деда "закостенелость взглядов", во всяком случае, свои собственные взгляды он менять не собирался…Эвальд возмущался, пытался спорить со стариком, но вскоре стал избегать встреч с ним.
…Хартс прошёлся по кабинету. Остановился возле двери, прислушался. Хорошие двери, из приёмной ничего не слышно.
Он взглянул на часы, — Хватов ждёт уже достаточно, и Эвальд нажал на кнопку селектора…
Однако, удачно появился Хватов. Иначе пришлось бы его разыскивать, а этот тип не сидит на месте, болтается по всей Прибалтике. Но нужно признать, он и его напарник делают почти всю черновую работу. Юристы "Воссоединения" подключаются к готовенькому.
Разговор Эвальда с функционером "Союза" длился довольно долго. Хватов настоящий патриот, хотя и носит русскую фамилию. Но это ничего, даже помогает в делах, — дела-то выходят далеко за пределы республиканских границ! И идут неплохо, совсем неплохо. Если не считать российских территорий, где в путанице законов сам чёрт зуб сломит. Казалось бы, здесь русская фамилия, — должна помогать. Но нет. А почему нет…трудно понять.
Внушение Хватову Эвальд Хенрикович сделал почище, чем получил сам. Зато уверен, что Хватов проникся. Недаром, прощаясь, сказал, что выполнит порученное, выполнит любой ценой.
Хартс остался доволен разговором и…влюблённой улыбкой, которую он заметил на лице Эрики, когда, проводив Хватова, она принесла ему кофе…
Его взгляд задержался на новой секретарше. Ничуть не хуже Эльзы… Фигурка и… прочее. Приручить её сложности не составит…
В общем, всё не так уж плохо. Дело идёт, гнев Петерса, — переживём, нервы у старого — стариковские, расшатанные… Хрен с ним…
И Хартс, весело насвистывая, вернулся к столу. Пора заняться любимым делом.
Любимое дело — это переводы. Он увлёкся ими неожиданно для себя, когда не получилось с очередной повестью. Эвальд достал томик латино-американской поэзии (на русском языке, на русском, конечно же, — испанского, португальского он не знал) и раскрыл его на искромётном стихотворении кубинца Тальета "Румба".