Теперь она вошла в совет директоров Музея строительства и проявляла интерес к работе общества «Алый грех», этой детской затее Венделя Тирни, которая заворожила воображение половины жителей Вашингтона, включая и друга Мака, известного профессора истории Монти Джемисона. И почему ее туда тянуло? К чему вообще влечет женщин?
Каждый раз, когда он порывался выбраться из надежного и прочного кокона ограниченной университетом жизни, Анабела побуждала его остановиться. И он подчинялся. Но создавалось впечатление, что шелковый кокон не устраивал ее, намечались осложнения в их жизни. Но ведь они решились пойти на кардинальные перемены, это не подлежало сомнению. Они сделали этот шаг, чтобы исключить возможные проблемы и жить в любви и согласии.
Между тем Смит достиг университетской территории. Безотчетное чувство тревоги покинуло его, на душе стало легче. Он был здесь как дома. Мак видел веселых молодых людей, сидевших на ступенях кампусов; молодежь смеялась, шутила, беззаботно радовалась жизни, не осложненной еще серьезными проблемами. Их присутствие дало Смиту заряд бодрости. Когда он вернулся к своему дому на Двадцать пятой улице, от тревожного чувства не осталось и следа. Можно было с легкой душой присоединиться к Анабеле и уснуть спокойным сном.
— А я уже начала беспокоиться, — сонным голосом проговорила сидевшая на диване в кабинете Анабела.
— Извини, мне вдруг захотелось прогуляться подальше. Руфус остался не в обиде.
— Руфус, — улыбнулась она, — пошли спать.
Смит щелкнул выключателем у кровати, гася свет. Анабела тронула его за руку и проговорила:
— Хочешь, расскажу тебе одну глупость?
— Ты, и вдруг глупость? Конечно, хочу.
— Я воображаю, да, именно воображаю разные глупости, самую настоящую ерунду, потому что это не может произойти на самом деле, а тем более с тобой. Но все равно мне кажется, что, когда ты гуляешь с Руфусом так долго, у тебя свидание с какой-то таинственной женщиной. Я тебя предупреждала, что это все глупости, — смущенно хихикнула она.
— Да, могу себе представить пылкое свидание под пристальным взглядом старины Руфуса. Скорее свидание могло быть у него. Это даже не глупость, а чушь, какую мне в жизни не приходилось слышать.
— Это не чушь, а только глупость. Ты ведь тоже иногда говорил глупости, и, по крайней мере, тебе нравилось, когда я их говорила.
— Мне и сейчас это нравится.
— Тогда можешь посмеяться над моими нелепыми фантазиями.
— Ты всерьез считаешь это фантазией? — спросил Мак, не принимая шутки. — Я хочу сказать, нет ли у тебя подозрений насчет моей верности?
— Ну что ты. Извини, что завела такой разговор. Спокойной ночи.
— Хорошо.
— Что?
— Хорошо, что это всего лишь фантазии, я очень рад. Если вдуматься, это действительно смешно. — Он улыбнулся в темноте.
6 Ранним утром следующего дня
У подножия пятнадцатифутового бронзового памятника Теодору Рузвельту работы Пола Мэншила сидел смотритель Национального парка Ллойд Майес. Его первый обход, согласно распорядку, должен был начаться в 10 часов, и на службу в Управление парка ему не нужно было приходить раньше восьми. Но еще только забрезжил рассвет (часы показывали 5.30), а он уже появился в парке.
Но не чувство долга привело Майеса в столь ранний час на этот остров. Все это из-за Грейс. Они в последнее время часто ссорились. Когда шесть лет назад они поженились, ей очень нравилась его форма. У него не было медалей, но он носил свою простую, без регалий, форменную одежду с такой гордостью, словно военный мундир. И вид у него действительно был бравый: форма сидела как влитая, шляпа аккуратно пристегнута ремешком, живот подтянут, лицо обветренное, глаза с прищуром — настоящий ковбой, только без неизменной табачной жвачки во рту.