Не надо большого воображения, друзья мои, чтобы догадаться, что получилось: она взяла меня под руку, и мы зашагали вместе по дорожке, протоптанной в снегу, она — правой ногой, я — левой. Неудобно? Наоборот, очень удобно, потому что такой способ ходьбы вынуждал нас плотно прижиматься друг к другу. Хорошо было, черт возьми… Похоже на новогоднюю сказку…
Я сочинял себе самые разные сказки. Потому что гулял по парку один, и мне было скучно.
А в общем я не признаю сказок. Каких сказок, извините, ждать от такого сухаря, как я!
Я застал у Аввакума страшный беспорядок. Книги, рукописи, папки с документами были разбросаны повсюду — на стульях, на диване и даже на полу. В камине потрескивал слабый огонь. На столике перед камином смиренно стояла бутылка коньяку. Рюмки не было — он отпивал, наверное, прямо из бутылки. Беспорядок этот, меня поразивший, был необычен для моего друга, который не терпел, чтобы книга была не на своем месте, ненавидел тусклый огонь, а питье прямо из бутылки считал признаком поздней стадии алкоголизма или по меньшей мере проявлением дурного тона.
— Что-то не похоже, чтобы ты был так уж опечален! — улыбнулся мне Аввакум, освободив от сваленных в кучу книг кресло у камина. — Или ты бодришься?
Он раздул огонь, принес из столовой две рюмки и поставил их на столик.
— К профессору я не испытывал ни симпатии, ни антипатии, — сказал я. — Этот человек был мне чужим.
— Так я и думал. Ты — резонер, он — мечтатель. Что общего могло быть между вами?
Пропустив вопрос мимо ушей, я спросил его в свою очередь:
— Ты надумал делать ремонт? Или ищешь какой-то документ невероятной важности?
— Нет! — Аввакум пожал плечами. — Я освобождаюсь от кое-каких вещей, потому что решил полностью посвятить себя научной работе.
— Ты решил уйти ОТТУДА? — воскликнул я удивленно.
Он уже намекал мне об этом, да я все равно не ожидал, что это произойдет так скоро.
— Я остаюсь ТАМ, в их распоряжении. Но это условие — только так, для соблюдения деликатности. Мы ведь говорили об этом? Некоторым людям там я уже кажусь старым — я не имею в виду, разумеется, главных руководителей… А кроме того, настало время закончить — НАКОНЕЦ-ТО! — второй том моей истории фракийской культуры. Просто душа исстрадалась по работе… А за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь… Я хочу в начале весны уехать в Италию. Меня волнует одна вещь, одно интересное сопоставление: ни этруски, ни фракийцы не оставили письменных памятников, оригинальной азбуки, оригинальных текстов о своей истории. Не озадачивает ли тебя это обстоятельство?
Я сказал, что ЭТО обстоятельство меня очень озадачивает, но пусть он меня извинит, в данный момент меня все-таки неизмеримо больше интересует другое обстоятельство, не такое древнее, а именно: как он смог найти ВСЕГО ЛИШЬ за один день убийцу профессора Астарджиева?
— Дело в том, — вздохнул Аввакум и протянул руку к бутылке с коньяком, — дело в том, что в этом убийстве нет ничего загадочного. Печальный факт, не более, а загадочности — никакой…
— Прежде всего я хочу рассеять плохое впечатление, сложившееся вокруг личности Доры Басмаджиевой.
Муж ее, кандидат биологических наук Стефан Басмаджиев, был первым помощником профессора Астарджиева. Профессор, Басмаджиев и доктор Петр Беровский были неразлучными друзьями. Их связывала любовь к микробиологии и общая цель — найти универсальную вакцину против гриппа. Работали вместе, но впереди всех в этих поисках шел, разумеется, наш профессор. Из троих женат был только Басмаджиев; жена профессора давно умерла, а разведенный доктор Беровский вел жизнь старого холостяка. Так что душой этой троицы ученых мужей стала Дора. Она была, как говорится, тем огоньком, который согревал их душу, когда они поднимали голову от своих пробирок и микроскопов. И замечали тогда, что на этом свете есть и иной компот — кроме их биологического «компота», в котором они выращивали своих отвратительных бацилл.
Когда Басмаджиев умер от инфаркта, профессор стал для Доры объектом номер один. (Объектом ее забот, а может быть, и ее женской нежности.) Спустя некоторое время профессор начал замечать, что, кроме качеств отличного друга, она обладает и качествами отличной женщины. Предложил ли он ей вступить в брак или нет — не знаю, но однажды вечером она у него осталась. Их дело, конечно. Но потом Дора, выскользнув из постели, начала безудержно рыдать. И призналась, что любит профессора как человека, но он ей не по сердцу как мужчина… Он отвечает ей, что очень ценит ее как друга, как женщину, но она не подходит ему по человеческим качествам.