— А ну постой-ка, милая, — сказал Квасницкий. — Как я понимаю, это здесь нашли мадемуазель, верно?
— Нет, сударь, чуть подальше, тут бы ее сразу заметили.
Чуть подальше от дорожки росли высокие кусты укропа, пошедшего уже в семя. Один куст был сломан.
— Нынче полили, а то господин околоточный надзиратель прежде не велели, — сказала горничная. — Та следов уж и не видно.
Резкий крик "Маша!" донесся из глубины сада.
— Барыня гневаются. Не изволите ли пройти, господа хорошие?
Господа изволили, и Маша повела их дальше, по лавовой дорожке, мимо деликатно спрятавшегося в высоких кустах жасмина сортира, между сливовыми деревьями, увешанными круглыми пока еще зелеными сливами, под вишней, плоды с которой были уже сняты, только далеко в вышине краснели кое-где переспелые вишенки.
А возле каждого дерева (немецкая точность то ли Генриха Михайловича, то ли Людвиги Карловны) торчит из земли палка, а к палке прибита дощечка, а на дощечке аккуратными буковками начертано, какой породы дерево, какого сорта, когда посажено, когда привито, да к тому же на двух языках: на немецком (для хозяев) и на русском (для Семена).
Дорожка под вишней ("Шпанка") резко свернула, и впереди, за ягодником (крыжовник, смородина красная, смородина черная, кизил) и за затененной лужей – прудиком, надо думать, – они увидели круглую беседку на возвышении.
Беседка выкрашена была розовым с золотом, и увита чахлым диким виноградом.
Прудик в тени огромного ореха, росшего за забором, на даче мадам Штранц, "зацвел", подернулся зеленью, и в воздухе пахло тиной. Комары зудели злобно даже сейчас, днем, и Феликс Францевич с Леонидом Борисовичем, раздавив одного-другого, ускорили шаги.
Госпожа Новикова сидела в раскладном деревянном кресле и обмахивалась надушенным платком.
Была госпожа Новикова очень смело декольтирована и немилосердно перетянута, так что излишки ее телес, выпирая над корсетом, не могло замаскировать даже искусно скроенное платье.
— Ах, господин Квасницкий, — заворковала она, поднимаясь с кресла и протягивая руку для поцелуя, — и с приятелем! Не могу передать, как рада я вас видеть! Такая жара, такая скука!
Леня чмокнул ручку, представил друга, расписывая его заслуги реальные и вымышленные, не забыл упомянуть и о подвигах Глюка в расследовании преступлений. Феликс Францевич поморщился, но спорить не стал.
Госпожа Новикова кивала, сеяла взгляды и улыбки, щурилась слегка – наверное, чтобы морщинки в углах глаз были не так видны.
И все ворковала, и все щебетала, и даже мурлыкала, жалуясь на жару, на скуку, на комаров, на ужасное происшествие, случившееся с милой, милой мадемуазель Мими, и на дороговизну, в которую трудно поверить, кружка молока – две копейки! фунт мяса – десять копеек!..
Перевести болтовню госпожи Новиковой в более рациональное русло никак не удавалось.
Глюк некоторое время слушал, кивая или вставляя сочувственные реплики, потом, стараясь действовать незаметно, встал и отошел, будто бы прогуляться по саду.
Выложенная лавовой плиткой дорожка привела его к калитке, за калиткой виднелся затопленный солнечным светом переулок: заборы дач на противоположной стороне, жухлая трава по обочинам пыльной немощеной тропинки, молодой человек потрепанного вида, слонявшийся взад-вперед и поглядывающий в сторону Цванцигеровой дачи. Репортер, должно быть.
От калитки дорожка поворачивала под прямым углом, и через несколько шагов Глюк обнаружил одноэтажный домик, прилепившийся к забору. Домик был обитаем: изнутри доносились голоса.
Глюк постоял недолго, прислушиваясь.
Мальчики, пасынки госпожи Новиковой, обсуждали убийство, и, кажется, склонялись к выводу, что убил мадемуазель кто-то с улицы.
Глюк отправился дальше.
Лавовая плитка закончилась, и по протоптанной в траве узкой тропинке Феликс Францевич вышел к фасаду дачи, клумбам с резедой, петуниями и каннами, и посыпанным песком дорожкам.
Ни живой души, кроме большого полосатого кота, развалившегося на ступеньках веранды, Глюк не увидел.
Он быстро поднялся по ступенькам и вошел внутрь дома.
Просторная, скудно, по-дачному, обставленная комната: круглый стол, плетеные стулья, рояль, дисгармонирующий с остальной обстановкой. На всех дверях кисейные занавески – от комаров.
Глюк выглянул на галерею, сейчас залитую солнцем: наверное, поэтому мальчики перебрались во флигель.
Лестница на второй этаж шла вдоль стены, начинаясь почти от веранды. У подножия лестницы была дверь в маленький коридорчик, из которого можно было попасть в туалет и ванную комнату (сидячая жестяная ванна, а рядом площадка для душа, с деревянной решеткой на полу, прикрывающей сток для воды), и в буфетную, узкую и длинную. В стену между дверями, в туалет и в душ была вделана раковина умывальника.