— Ах, присядьте же, Заславский, и, молю вас, говорите чуть тише! И расскажите мне, кому была нужна смерть такого невинного, такого безобидного существа, как мадемуазель Мими!.. Не могу поверить – когда Маша рассказала мне, я так сразу и подумала, что в смерть Мими поверить невозможно! Тем более насильственную! Может быть, она упала и ударилась о камень? И никакого преступления не было?
— Никак нет-с, Елизавета Александровна, еще и резаное ранение в живот. И опять же никаких камней на месте преступления не обнаружено-с. Из чего следует, что преступник унес орудие убийства с собой-с.
— Ах, какие ужасы вы говорите! — расслабленно, в нос произнесла госпожа Новикова. — Наверное, это вор какой забрался в сад, а Мими ему чем-то помешала… И он стукнул ее. И убежал.
— Такое, Елизавета Александровна, опять же невозможно-с. Гряды, на коих участь покойной решилась, с вечера обильно были политы, и по отпечаткам следов установлено, что никого рядом с означенной покойницей не находилось. Садовник же здешний, Семен, всю ночь дозором обходил сад; никого постороннего ни им, ни его помощником замечено не было-с. Так что это кто-то из домашних.
— Ах, да это Семен и убил! — эти слова у госпожи Новиковой прозвучали не в пример тверже предыдущих. — Как можно подозревать моих людей, не первый год все они служат, кроме фройляйн Розы, но она – милое, милое дитя! Семен, Семен и есть убийца – вы на него только посмотрите, это же зверь, ростом и в ширину, и взгляд у него злобный! Я господину Цванцигеру говорила, чтобы он своего садовника отозвал, потому что больно страшен, но господин Цванцигер настаивал…
Константин Аркадьич усмехнулся в усы. Конечно, Цванцигер настаивал — дачники приехали и уехали, а ежели что не так, с кого потом спрашивать! А так Семен, цепной Цванцигера пес, за порядком присмотрит и, ежели что, хозяину донесет (если ветки ломать да цветы топтать дачники примутся). Однако этого он госпоже Новиковой не сказал, а сказал вот что:
— Никак не мог Семен убить, свидетели подтверждают, что видели его там-сям в саду, да еще и с фонарем. И, посудите сами, Елизавета Александровна, зачем Семену убивать вашу гувернантку, ежели он с ней и слова не сказал? Никак не вижу побудительной причины-с…
— А зверская его натура – вот вам и побудительная причина, — возразила на то хозяйка. — Вон какие ужасы в газетах нынче описываются! Может, он маниак-убийца вроде лондонского Потрошителя!
— Со всем моим уважением к вам, Елизавета Александровна, никак то невозможно. Семена тут все давно знают, с малолетства, если бы он имел какие-либо в рассудке своем отклонения, они бы уж давно проявились. Но у нас здесь места тихие, дачные, убийства чрезвычайно редко случаются, только разве по пьяному делу средь низших классов. Так что… — Константин Аркадьич с многозначительною улыбкою развел руками. И посерьезнев, сказал:
— Однако я здесь по долгу службы, Елизавета Александровна, и обязан задать несколько вопросов – вам, и домочадцам вашим. Коли уж я тут, Елизавета Александровна, не затруднитесь ответить: видели ли, слышали ли ночью что подозрительное? Ночь где провели, и в одиночестве ли?
— Вопросы вы какие задаете, За…Заславич, — Новикова махнула на околоточного надушенным свои платком, от чего Константин Аркадьич едва не расчихался, однако удержался.
— Заславский, Елизавета Александровна, не Заславич. Однако ничего такого на уме не имея, прошу все ж таки ответа на мой вопрос – служба принуждает, знаете ли-с!
— Ах, конечно одна, в собственной спальне; но с вечера мне не спалось – эта жара, и комары зудели… Так мы с Софи играли в карты, а потом она пошла к себе, а я немного почитала, и под утро уснула. Не слышала и не видела ни-че-го, — Елизавета Александровна посмотрела на околоточного, а потом уткнулась в свой платок: — А в самое это время бедняжку Мими, должно быть, зверски душили…
— Успокойтесь, Елизавета Александровна, никто мамзель Мими не душил. По голове ударили – это было, пером… извините, ножом под ребро ткнули, а душить – такого не было.
И – дальше, вкрадчиво:
— А Софи – это…
— Полоцкая, Софья Матвеевна, тетка моего покойного первого мужа. Но она глуховата, а если уж я ничего не слышала…
— Вы могли чего-то не заметить, увлечены игрой были…
— Это я-то увлечена! Что вы такое говорите, За… Заславин! Играли мы так, от скуки, в дурачка, по копейке. Я же всю ночь прислушивалась, потому что у моего ангельчика, Полли, легкая простудка, спальня же младших девочек смежная с моей, и дверь была растворена: она даже не кашлянула ни разочка, моя кошечка!
— Но все же по долгу службы обязан расспросить и Софью Матвеевну, и прочих-с.