— Сам полицмейстер взялся расследовать, — на минутку остановился перекинуться с ними словом Жуковский. — Собрал всех в своем кабинете, допрашивает. Выясняются новые обстоятельства – перчаточку-то украли, с веревки сняли, еще в то утро, когда мадемуазель погибла!.. А сейчас ему Зотиков нужен.
— Всех? И тех, кто в гостях был? Синявского, Воробейчиков…
— Нет, только домашних и Семена. Петрищенко тоже убит был, чтоб вы знали!
— Знаем, — сказал Глюк.
Жуковский умчался.
Глюк с Квасницким вышли на бульвар.
Молодые люди обтрепанного вида, караулившие их появление, потрясая блокнотами кинулись к ним, как свора собак к брошенному им куску мяса.
Глюк с Квасницким нырнули обратно в вестибюль гостиницы.
О, известность! Вернее, оборотная ее сторона!
— А что, Порфирий, — спросил Квасницкий у швейцара, — задняя дверь в вашем отеле имеется?
— Имеется – как ей не быть, — сказал Порфирий. — А только там тоже пятеро дежурят, от "Листка" двое, и от "Вечерних известий", и от "Скандала" (так называли в городе газетку в один листок, носившую французское название "Le scandale").
— Через ресторан разве что? — задумчиво произнес Квасницкий. — Может, уйдем?
Ушли – правда, Квасницкому пришлось пожертвовать два полтинника, один швейцару, другой – извозчику для проведения отвлекающего маневра: швейцар отправился за извозчиком, будто бы для Глюка, репортеры подтянулись к центральному входу, обступив извозчичью пролетку. А в это время Феликс Францевич и Леонид Борисович незамеченными вышли из дверей ресторана.
Глюк был молчалив и сосредоточен.
Впрочем, пока друзья не свернули за угол, Ленчик тоже хранил молчание.
За углом Глюк сказал:
— Понимаешь, Ленчик, я еще не вполне уверен. Чтобы убедиться окончательно, мне нужно на Фонтан съездить. Ты со мной?
Вместо ответа Квасницкий остановил проезжавшего мимо извозчика.
Всю дорогу до самой шестой станции Фонтана Глюк хранил молчание.
То есть, строго говоря, с его уст слетали некоторые слова, из которых Квасницкий пытался составить себе представление о том, что занимало мысли Феликса Францевича. Но, должно быть, логические способности умов творческих (журналистов, каким был Квасницкий) отличаются от логических способностей умов аналитических (как у Глюка), и даже приблизительно представить себе ход мыслей Феликса Францевича Квасницкий не мог.
Даже записав эти некоторые слова и целые фразы в блокнот. Столбиком:
"Вымыть банку…
Настоящий немец, из Германии…
Так заметать следы, по-детски…
Съел что-то не то…"
Ну, вы, наверное, уже догадались, кого имел в виду Глюк, Феликс Францевич – но вот Квасницкому это никак не удавалось. И не только из-за особенностей своего творческого мышления – но и потому, что информации у Квасницкого явно недоставало.
Причем тут банка, если керосин был вначале в бидоне, а потом в бутыли?..
Откуда еще может происходить настоящий немец, как не из Германии?..
Разве что со следами, так по-детски заметенными (палочкой перековырянными) Квасницкому было более-менее ясно.
Так что Квасницкий терялся в догадках, Глюк морщил лоб в раздумьях, лошадка извозчика цокала копытами размеренно и не очень быстро.
У ворот дачи нынче дежурил незнакомый городовой.
— Пускать никого не велено.
Пришлось ехать в участок.
Околоточного, Константина Аркадьевича, на месте не оказалось – уехал с утра в город.
Письмоводитель, Акинфий Мефодьевич, принял радушно, сказал, что Заславский скоро должен прийти, предложил конфетки из бонбоньерки (нынче он угощался "подушечками").
От угощения Глюк и Квасницкий отказались.
— А что, Акинфий Мефодьевич, вы ведь давно здесь, на Фонтане живете? И все про всех знаете? — спросил Глюк.
— Ну уж, про всех, — зачмокал смущенно конфеткою Акинфий Мефодьевич. — Про кого знаю, про кого не очень… Больше, конечно, про чубаевских наших, ну и про дачников тоже кое-что известное… Кто давно тут построился.
— А вот гости госпожи Новиковой в тот вечер: Захаровы, Синявские, Цванцигер…
Акинфий Мефодьевич хмыкнул, перекатил конфетку из-за одной щеки за другую, причмокнул задумчиво:
— Ну, Сурен Захарович – он не здешний, он в Аркадии дачу имеет, у нас бывает только лишь наездами, когда в гости к кому, в основном к господину Синявскому, у них дела общие. Господин Захаров на ихних, Синявского, элеваторах свои семечки держит. Ну, и какие другие дела тоже, должно быть, имеются… А так я о нем не то, чтобы много знаю, больше из газет. Благотворитель!
— То, что в газетах пишут, нам тоже известно, — сказал Глюк. — А вот Синявский, Петр Иванович?