Он успел прочесть только, что на даче, снятой на летний сезон некоей помещицей Н., при смерти была найдена воспитательница дочерей госпожи Н., мадемуазель Рено, полиция ведет розыск…
И тут в комнату влетела мадам Глюк.
— Феликс, ко мне только что приходила мадам Лискович, она вся в слезах и прострации, — объявила Катерина Ивановна, плюхаясь напротив.
— Очень жаль, — буркнул Феликс Францевич, пытаясь сосредоточиться на чтении.
— Феликс, ты должен заняться этим делом. Твой Жора Жуковский посадил ее племянника. Ты должен найти убийцу.
— Мама, мне пора идти, я на службу опоздаю. Вечером поговорим, хорошо?
— Феликс, служба никуда не денется. Я послала Катю с запиской к твоему начальнику, что ты сегодня на службу не пойдешь, и что может быть еще несколько дней пропустишь. И не загораживайся газетой, когда с тобой мать разговаривает.
— Мама! — простонал Феликс Францевич, отбрасывая газетный листок в сторону, — зачем ты это сделала? Я не знаю никакой мадам Лискович!
— Ой, как это ты не знаешь "Бакалею Лискович"! Она висит прямо перед нашими воротами – на той стороне.
— Мадам висит или бакалея? — спросил Феликс Францевич, снова потянувшись за газетой.
— Вывеска! Мы берем у них чай и сахар. Если ты хочешь и дальше пить чай, и с сахаром, а не пустой кипяток, ты меня выслушаешь, — мадам Глюк опередила сына, сложила газету и принялась ею обмахиваться, как веером: жара.
— Я не знал, что мадам – это бакалея, — недовольно произнес Феликс Францевич.
— Не она, а ее муж, но это все равно. Так вот, ее племянник арестован…
— Ну, хорошо, допустим я знаю мадам, но я не знаю ее племянника, бог знает, за что его арестовали…
— За убийство, — сообщила мадам Глюк холодным как сухой лед тоном. И, как пар от сухого льда, вокруг ее чела заклубился почти видимый, почти осязаемый дымок неодобрения.
Час, когда муж Катерины Ивановны, Франц Феликсович Глюк, оставил свою совсем юную (двадцати лет без двух месяцев) жену вдовой с годовалым младенцем Феликсом на руках, заставил мадам Глюк согнуться от горя и залиться слезами.
В день похорон, когда мадам Глюк ознакомилась с доставшимся ей по смерти мужа наследством (очень много долговых расписок и просроченных векселей), она осушила свои слезы и расправила свои плечи раз и навсегда. Теперь пойти ей наперекор не удавалось никому, никогда – даже и квартирной хозяйке, даже и самой скандальной из всех скандальных мамаш ее приходящих учениц. Мадам Глюк не ведала, что такое препятствия, она их не обходила и не брала, она их сметала, не замечая, своими пышными юбками.
И Феликс Францевич о том, конечно знал. Но сделал еще одну попытку вырваться:
— Мама, но я ведь никто, я ведь не могу прийти в полицию и сказать: "Немедленно выпустите племянника мадам Лискович, потому что моя мама хочет пить чай с сахаром!" Я не полицейский, не судья, не губернатор, я всего лишь таможенный чиновник. Меня никто не будет слушать.
— Ой, Феля, какой ты у меня скромный, — улыбнулась мадам Глюк и провела по волосам сына ласковой материнской рукой. — Тебя все прекрасно знают! Кто спас от каторги Суркиса с Мордахевичем — ты! И никто от тебя не хочет, чтобы ты шел в тюрьму и требовал выпустить этого мальчика. Ты должен пойти к своему другу Жорику Жуковскому и сказать ему, что заинтересовался делом об убийстве этой гувернантки и хочешь ему помочь в расследовании.
— Ах, вон что это за убийство!.. — протянул Феликс Францевич, поглаживая свои тоненькие усики. — Ну, а вдруг он убийца?
— Он не убивал.
— Откуда ты знаешь? Ты с ним знакома?
— Я знакома с мадам Лискович. Этого достаточно. Не спорь с мамочкой, мой козлик, просто пойди и сделай это!
— Но почему ты решила, что это дело ведет Жора?
— Это не я решила, — сообщила мадам Глюк, наливая себе чай. — Это мадам Лискович. Она вчера была в полиции, в прокуратуре и в суде. И ей сказали, что делом занимается товарищ прокурора Жуковский. Она вчера полгорода объездила, искала концы, и только поздно ночью вспомнила про тебя. А мы ей, между прочим, почти за три месяца должны. А дела идут плохо…
Плохо – это было мягко, очень мягко, слишком мягко сказано.
Мадам Глюк не имела состояния.
Мадам Глюк имела дело: танцкласс с пансионом. Приходящие ученики обучались в танцклассе танцам любительским: вальс, полька, даже (за отдельную плату) современный неприличный танец танго. Пансионерки (только девочки!) учились танцам профессиональным, в основном канкану. Пансионерок с каждым годом становилось все меньше, да и приходящих учеников на сегодняшний день насчитывалось только четверо – мадам Глюк старела, танцкласс ее вышел из моды.
Любящая мамочка в свое время пристроила сына по таможенному ведомству: жалованья – сущие гроши, зато имеются некоторые возможности (ну, вы понимаете, конечно: товар в порт, товар из порта; что-то осядет в порту, что-то в кармане…). Однако к "некоторым возможностям" Феликса Францевича пока что не подпускали те, кто начал службу прежде него и достиг чинов повыше. Это так всегда бывает: кто пришел первый, тому и львиная доля; последнему и крошек не остается. Послужи, протри пару-другую брюк на жестких конторских стульях, а там посмотрим, может, и тебе что обломится… А пока жалованья Феликса Францевича едва хватало на удовлетворение непременных мужских надобностей: приличного платья, букетов знакомым барышням к именинам да еженедельную пульку по маленькой (копейка – вист) с бывшими соучениками по гимназии Рашевского.