Отведя душу ещё и множеством нецензурных пожеланий в адрес коллег, участковый закрыл кабинет и поплелся в сторону Речной улицы, сжимая под мышкой видавшую виды папку с бланками протоколов.
Начало октября в том году выдалось по-летнему теплым, и было даже приятно прогуляться в сторону реки, вдыхая прохладный воздух и любуясь уже порыжевшими ивами в изобилии растущими близ воды.
Надо сказать, что мыслями Тимохин был весьма далек от подворного обхода. Он прикидывал: удастся ли съездить в ближайшие выходные на рыбалку, если зять починит к тому времени свой внедорожник. Но, к сожалению, этого же события нетерпеливо дожидались дочь и жена, чтобы съездить в областной центр за покупками. Федор Иванович сомневался, что ему удастся перекричать дражайшую половину, доказывая, что "Ашан" потерпит и до следующих выходных, а вот погода может испортиться.
А вот и лодочная станция. Лодки и катамараны уже поместили на зимовку в сараи, поэтому причал был пуст, и только злополучная будка - последний оплот грехов покойного Петра одиноко отражалась в по-осеннему медлительных водах Юзы.
Крючкова Федор Иванович хорошо знал и не раз с ним беседовал по поводу его разгульной жизни.
- Допустим, Марина тебе не угодила,- терпеливо толковал он ловеласу,- найди себе другую да живи, как люди! Голова уже седая, а ты как кобель в будке торчишь: ни дома, ни нормальной постели. Ешь, что попало, пьешь всё, что горит! Эти шмары, пока ты кобелируешь вокруг крутятся, а как заболеешь? Печень-то не железная! Некому будет даже таблетку аспирину подать!
- А, - отмахивался тот,- надоело! Любой бабе все время что-то надо: то шубу, то холодильник, то зубы фарфоровые! А вот мне сейчас всё пофигу: свободен, пьян и нос в табаке! Загнусь, так загнусь! Зато хоть остаток жизни проживу весело, не забивая себе голову всякой ерундой!
Кто бы мог подумать, что этот "остаток" окажется величиной с гулькин нос! И кому же Петр так помешал? Коллеги считали, что чей-то ревнивый муж его багром приложил, но Федор Иванович не мог припомнить, чтобы кто-то из местных мужиков имел претензии к Крючкову. Тот не разбивал счастливых семей. Как правило, появлявшиеся в его будке дамы либо были "разведенками", либо находились в процессе развода.
Впрочем, всякое бывает.
Участковый не стал ломать себе голову версиями, а оказавшись на месте, внимательно оглядел тускло поблескивающие окошки окрестных домов. Жителей Речной улицы он знал прекрасно, поэтому к живущей напротив бабке Нюрке Шестаковой не пошёл. Та, если даже что и видела, внятно это никогда не изложит да ещё всё переврет. Тетка Настя Калаберда была вредной до дурости, и к ней отказывалась ездить "Скорая помощь", потому что даже умирая от высокого давления, баба из пакостности спускала на медиков собак.
Чуть дальше по улице жили: вышедшая на пенсию учительница младших классов Ядвига Львовна Штырь, тетка Марья Перегудова и престарелая бабка Фрося, хорошо помнившая, как на местном вокзале во время коллективизации выступал сам Бухарин.
Казалось бы, надо начинать с учительницы. Дама всё-таки с образованием и с хорошо поставленной речью. Но Федора Ивановича дрожь охватывала даже при мысли об этой бабе.
Ядвига Львовна была причиной многих седых волос на его голове. Она постоянно засыпала вышестоящие инстанции жалобами на его работу.
- Да не знаю я, кто у гражданки Штырь с веревки белье снял,- пылко оправдывался он перед начальством.- Вот она мне написала: "Пропали трое панталон розовых в зеленый цветочек и двое желтых в оранжевых уточках". Мне теперь всем встречным бабам подолы задирать, чтобы убедиться, что на них трусы без уточек?
А ещё у Ядвиги Львовны постоянно исчезали с огорода тыквы и помидоры. Яйца неизвестные злоумышленники воровали прямо-таки из-под несушек. И если у соседей во дворах мирно стояли насосы, велосипеды и бензопилы, то у Штырь воры с бешеной энергией тягали даже древние потертые пальто и изъеденные молью кроличьи шапки, банки с огурцами, мешочки с семенами, а как-то исчез даже видавший виды ночной горшок. Кстати, последний Федор Иванович обнаружил в зарослях малины, когда выяснял, кто украл у неё двухметровое бревно для нового забора.
Он бы заподозрил в шалостях местных ребят, но точно знал, что ни один подросток не будет даже из озорства прикасаться к её трусам и горшкам. Побрезгуют!
Старательно обойдя дом Штырь, он направился к усадьбе Перегудовых. Тетка Марья выползла за ворота, едва только залаяли собаки. Судя по грязному фартуку и тяпке в руках, она ковырялась на клумбе, окучивая на зиму многолетники.