– Ну что же, – суховато отозвался Ривз, – мы сделаем все возможное, чтобы выяснить это. При всем моем глубочайшем уважении к полиции не думаю, что она способна исследовать каждую улику. Когда я служил в военной разведке, в распоряжении полиции постоянно передавали сведения, которыми она так и не воспользовалась, уж не знаю, в силу инертности или глупости.
– В таком случае удачи вам в расследовании, но помяните мое слово: вы убедитесь, что это было самоубийство. А я собираюсь сыграть сейчас партию, чтобы развеяться и отвлечься, но вряд ли смогу нанести удар у третьей лунки после… в общем, после того, что мы увидели вчера.
Оставшись вдвоем, Мордент Ривз и Гордон договорились вновь встретиться за обедом и сообщить друг другу, как прошли утренние расследования.
– И знаете что? – добавил Ривз. – Я убежден, что необходимо изучить все обстоятельства дела и отчетливо представлять себе место, где произошло преступление. Поэтому предлагаю после обеда прогуляться к железной дороге, подняться на виадук и осмотреться, а потом доехать поездом в 4.50 от Пастон-Отвила до Пастон-Уайтчерча, чтобы в общих чертах понять, что произошло.
Они расстались, и Ривз пешком направился к бунгало Бразерхуда, расположенному неподалеку от станции Пастон-Уайтчерч, а Гордон оседлал мотоцикл и покатил в Бинвер, сонный и тихий базарный городок, он же железнодорожный узел небольшого значения, до которого было миль двенадцать.
Экономка мистера Бразерхуда, миссис Брэмстон, держалась с достоинством домовладелицы. Она изъяснялась предельно правильным английским языком, гораздо более убийственным, чем местный кокни, и скрывающим ровно столько же смысла, сколько он и открывал. Она «приступала» к тому, что другие «начинали», «затворяла» двери, которые обычно «закрывают», и «вызывала» что-либо в памяти, а не «вспоминала». Все ее конечные согласные были свистящими и, казалось, входили в состав последующих слов. Она была неумолимой и в целом никчемной болтуньей, и поскольку визит незнакомого человека привел ее в восторг, чувство собственной значимости легко восторжествовало над остатками сопереживания покойному. Экономка даже не усомнилась в том, что Ривз репортер, но, скорее всего, разговорилась бы с той же готовностью, даже если бы он назвался настройщиком роялей.
– Из «Дейли мейл»? Ну конечно, сэр. Я всегда не прочь почитать газету, а что касается «Дейли телеграф», я ею прямо-таки зачитываюсь. Вы, наверное, насчет бедного мистера Бразерхуда; ну, с ним, несчастным, все ясно… Вовсе не мистер Бразерхуд? Не стоит заблуждаться, юноша: это он, кто же еще? Полицейские хотели, чтобы я съездила и опознала труп, но едва ли я смогла бы согласиться – говорят, сильно обезображен и выглядит ужасно. Его одежда? Разумеется, это его одежда; уж не думаете ли вы, что он оделся в чужое, чтобы совершить самоубийство? Да, он был одет так же, как всегда, в простой черный пиджак и серые брюки в полоску, в точности как сказано в газетах… Кто его портной? Так сразу не скажу, хотя много раз заутюживала на них складки; в личных привычках он был очень опрятным человеком, мистер Бразерхуд. О, безусловно, так одевается не только он, но, видите ли, я считаю, что если одежда была на мистере Бразерхуде, значит, это должна быть одежда мистера Бразерхуда, вот как я думаю.
Одинокий джентльмен? Да, он был одиноким джентльменом, одиноким и единственным в своем роде, прошу простить мне эту jeu de mots[12]. Весьма своеобразным в своих привычках. Каждое воскресенье он уходил из дома, в точности как писали в газетах, а вот куда уходил, не могу сказать, хотя и работаю у него чуть ли не целый год. С понедельника по субботу каждый день он возвращался домой пятичасовым поездом, затем шел играть в гольф, а к его возвращению я готовила легкий холодный ужин…
Нет, не могу сказать, что в последнее время я замечала за ним какие-либо странности. Видите ли, мистер Бразерхуд всегда был чрезвычайно сдержанным, немногословным, если вы понимаете, о чем я. (Ривз счел, что этой особенностью отличается большинство собеседников миссис Брэмстон.) Время от времени он просил меня оставить его, так как у него много дел. Помнится, две недели назад он чуть не вспылил, когда не смог найти свое пальто, собираясь выйти побеседовать с деревенскими, но я нашла его… Нет, к своим проповедям он приступил никак не больше двух месяцев назад. Никогда не могла понять, зачем ему это; сама я в церковь не хожу, но, видите ли, считаю, что, если люди хотят ходить в церковь, зачем же им мешать? Живи и не мешай жить другим – вот мое мнение. Прошу учесть, что я не назвала бы себя набожной, но я предпочитаю видеть, как каждый идет своей дорогой, не навязывая ее другим. Мисс Фробишер, вот она часто являлась сюда с душеспасительными брошюрками, но я говорила ей: «Мисс Фробишер, вы зря теряете время, оставляя их здесь», и это чистая правда…