После приведения присяжных к присяге мистер Хайндман произнес короткую мрачную речь, в которой объяснил цель дневного заседания и подчеркнул серьезность решения, которое предстоит принять. Первая и самая важная задача присяжных была наименее приятной. Принципиальным для самой природы коронерского суда было то, что он проводился super visum corporis – юридическая фраза, как пояснил коронер, означающая «после осмотра тела». Прежде чем выслушать какие-либо показания, они должны были сами увидеть мистера Литтла, а потому двенадцать человек сопроводили мистера Хайндмана наверх, чтобы выполнить эту обязанность.
Задвигались стулья, и полицейские, стоявшие у дверей, посторонились, чтобы пропустить присяжных. Импровизированная процессия с мистером Хайндманом и его секретарем, шедшим сзади, прошла через кассовый зал и поднялась по парадной лестнице в кабинет кассира. Их визит был кратким: хотя осмотр тела и требовался по закону, эта процедура быстро превращалась в пустой ритуал, пережиток средневековой практики. Присяжные мало что узнавали из осмотра окровавленного трупа, кроме того, что человек мертв, а определение причины смерти уже не входило в их компетенцию. Эта задача возлагалась на медицинских экспертов – хирурга и врача, которые уже стояли в коридоре и ждали, когда их оставят в покое, чтобы они могли приступить к вскрытию трупа. Одним из них был Венсли Дженнингс, оправившийся от пережитого накануне шока и, к общему удивлению, вызвавшийся помочь в проведении вскрытия тела своего двоюродного брата.
В конференц-зале раздавался нестройный гул, похожий на шум скучающих прихожан на похоронах, затянувшихся из-за позднего прихода священника. Все замолчали, когда двери распахнулись. Зашел коронер, и те, кому посчастливилось сидеть, встали, пока он и присяжные возвращались на свои места. Мистер Хайндман попросил вызвать первого свидетеля.
Генри Бозир прошел к небольшому столу, служившему свидетельской трибуной, и принес присягу. В викторианской Ирландии коронерский суд не имел ничего общего с сегодняшней официальной процедурой: хотя семье погибшего (и подозреваемому, если таковой имелся) разрешалось иметь юридическое представительство, в данном случае в зале не было ни барристеров, ни каких-либо других адвокатов. Свидетелей допрашивал коронер, однако присяжным и даже представителям общественности разрешалось в любой момент высказаться. В полномочия присяжных входил также вызов свидетеля на допрос, если они хотели получить разъяснения, или вернуться к какому-то вопросу, если появлялись новые доказательства.
Мистера Бозира попросили подтвердить, что он, прежде всего, знает Джорджа Литтла. Он рассказал, что кассир начал работать на станции тремя годами ранее и занимал эту должность с марта предыдущего года. Затем коронер перешел к, казалось бы, очевидной линии вопросов.
– Мистер Бозир, как часто мистер Литтл представлял свои счета для проверки?
– Его кассовый отчет представлялся директорам каждую среду. В прошлую среду он был предоставлен им в обычном порядке.
– А была ли у вас или ваших коллег привычка проводить какую-то проверку того, что цифры, которые он вам назвал, соответствуют полученным им деньгам?
– Да. Несколькими неделями ранее наличность в его кассе была проверена директорами, которые с этой целью заходили в его кабинет, и они не обнаружили несоответствий. На самом деле, наличность в кассе проверялась вплоть до вечера предыдущего воскресенья или утра понедельника.
– С тех пор прошло пять дней. Насколько вам известно, все ли в порядке со счетами за эту неделю?
– Большая сумма денег, найденная в его кабинете вчера вечером, была пересчитана и, насколько я могу сейчас судить, оказалась в значительной степени верной.
Коронер сделал паузу прежде чем задать вопрос, к которому он так долго готовился.
– Мистер Бозир, вы, наверное, знаете, что в последние месяцы ряд компаний стал жертвами жадности своих сотрудников. Указывает ли что-либо на то, что в данном случае имело место хищение?
– Я не знаю ни о каком хищении.
Этот ответ, как хорошо знал мистер Хайндман, был далеко не исчерпывающим. Когда компанию обманывают, начальство зачастую узнает об этом последним. Так, всего за два месяца до того, как стало известно о гигантских махинациях Леопольда Редпата, председатель и директора Great Northern Railway получили от ревизоров компании благодушную записку, в которой выражалось «полное одобрение» годовой отчетности «с нашим обычным заключением о ее правильности». Пропала четверть миллиона фунтов стерлингов, но они об этом даже не догадывались: Редпат был слишком хитер, чтобы его нечестность отразилась в балансовом отчете.