— Прочтите вслух, Уотсон.
— Хорошо… «Мистер Холмс! Я очень хотела бы встретиться с вами ближе к семи часам вечера за старой мельницей, но так, чтобы мой отец ничего об этом не знал. Речь пойдёт о погибшем Лео. С уважением, А.Г.». И как это понимать, Холмс? Непохоже, чтобы записку написала горничная!
— Вы правы, Уотсон. Но и леди, согласитесь, выбрала бы совсем иные выражения. А.Г. — это Аманда Грэйди, дочь того аптекаря, который сегодня бестактно пытался сорвать вскрытие. Записку, судя по вашему описанию, передала Мэг, служанка из дома Грэйди. Они с госпожой, насколько я знаю, достаточно дружны.
— В самом деле? Но что же дочь аптекаря может знать об убийстве юноши из знатного рода?
— Уотсон, нравы современной молодёжи стали весьма вольными, и нынче подружка сына лорда может знать о нём куда больше, нежели отец или директор школы. Впрочем, подозреваю, что так было всегда, просто мы в юности считали это само собой разумеющимся, а мораль возымела над нами власть уже с возрастом… Кстати, обратите внимание на то, как юная Аманда называет мистера Глендауэра.
Я ещё раз поглядел на записку.
— «Лео»?
— Именно. Девушки, особенно провинциалки, не станут писать так о совсем уж незнакомом человеке… Что ж, вот и выяснилась причина побега мистера Глендауэра из школы.
— Погодите, Холмс! Вы утверждаете, будто юные влюблённые встречались у вас на пасеке?
Холмс расхохотался:
— Вот уж нет! Во-первых, место и впрямь неподходящее, а во-вторых, я бы знал. Ну а если не я, то миссис Хаузер непременно. От орлиного взгляда моей экономки не ускользнёт ничего, что в состоянии нарушить покой нашего скромного жилища. Я целиком и полностью доверяю ей по части деревенских сплетен. Нет, наши воркующие голубки были очень осторожны, иначе миссис Хаузер давно явилась бы ко мне с отчётом… Кстати, об отчётах, Уотсон: вы ведь закончили вскрытие, верно?
— Верно, — кивнул я, зачитывая Холмсу копию сделанного мной отчёта. Когда я завершил чтение, мой друг надолго замолчал.
— Теперь всё сходится, — сообщил он в конце концов. Моё нетерпение достигло предела и прорвалось коротким:
— Неужели?
— Ну разумеется. Я, конечно же, поговорю с мисс Грэйди, но общая картина, цитируя вас, видится мне вполне ясно.
— Так поведайте же о том, что случилось на пасеке!
— Терпение, Уотсон! Впрочем, несколько подсказок я вам всё-таки дам. Поразмыслите над ними хорошенько, и сами всё поймёте, — Холмс сидел в кресле-качалке и курил видавшую виды трубку. Когда я увидел это, в сердце моём зародилась волна умиления. Сколько раз мой друг точно так же курил, расположившись в другом кресле, оставшемся нынче на Бейкер-стрит! И сколько раз при этом он растолковывал мне очередную истину, казавшуюся после его объяснений такой очевидной!
Я смиренно приготовился внимать, и Холмс не разочаровал меня.
— Подумайте, Уотсон, что бы сделали вы, если б на вас напала орава взбесившихся пчёл?
— Бежал бы как можно быстрее, — твёрдо ответил я.
— Но вы не в состоянии бежать. Вы пьяны, и мир качается перед вашими глазами. Вы настолько пьяны, что сбиваете несколько ульев.
— Хм… Тогда я постарался бы как-нибудь закрыться от смертоносных укусов. Натянул бы пиджак на голову, съёжился… И очень громко звал бы на помощь.
— Вы не знаете, что укусы смертоносны, но в целом ход ваших мыслей верен, друг мой. Теперь вспомните, в какой позе мы нашли несчастного Леонарда Глендауэра?
— Он съёжился, да… однако непохоже, чтобы он пытался защититься от пчёл!
— Вот именно, Уотсон, вот именно! — Холмс выпустил очередное кольцо дыма. — Юноша скрючился, словно испытывал боли в животе! И эта неестественная позиция его левой ноги…
— Судороги! — осенило меня.
— Да, Уотсон, — Холмс мрачно кивнул. — Перед смертью Леонард Глендауэр бился в судорогах. Ему было не до пчёл — он испытывал боль куда сильнее, чем от каких-то укусов, пускай даже их оказалось около сотни.
Я задумался:
— Но это неестественно, Холмс! Я имею в виду, пчелиный яд не обладает таким воздействием. Но судороги… Они, по крайней мере, объясняют улыбку Леонарда. Судороги вполне могли вызвать спазм лицевых мышц.
— Вы мыслите в правильном направлении, Уотсон. Алкоголь, конечно, смягчил в какой-то степени страдания молодого человека, но умирал мистер Глендауэр тяжко… Хорошо, Уотсон, вот вам ещё одна подсказка. Вообразим на секунду, что пчёл не было. Уберите пчёл из своей памяти, дайте волю воображению, примените профессиональные навыки. Итак, мы имеем судороги, странную мимику, похожую на смех, неестественную позу, расширенные зрачки… Что бы вы сказали, доктор Уотсон, если бы нашли тело в подобном состоянии?