— И мы приехали сюда в связи с его болезнью?
Селена покачала головой.
— Нет, мой милый. Мы приехали уже несколькими месяцами раньше, потому что нам некуда было деваться.
— Другими словами, Питтсбург уже был сыт нами по горло?
— Не нами, а тобой, любимый! Ты потерял работу. На нашем банковском счету едва ли было сто двадцать долларов. Но ты, наверное, помнишь все это, Горди?
Несмотря на все свои усилия, я не сумел ничего вспомнить и со стыдом признался в этом Селене.
— О Боже! — вздохнула она, кладя руку под голову. — Что поделаешь… Жаль, любимый. Это, наверное, все, что можно было бы рассказать о Лиге Чистоты «Аврора». Конечно, за исключением Йена.
— Йена? Марни уже что-то упоминала о нем. Кто он такой, этот Йен?
— Этого никто точно сказать не может. В любом случае, это был единственный веселый замысел твоего отца. Он нанял его как «прислугу за все». Йен — это открытие мистера Моффета. Голландец родом с какой-то Суматры. Одно время он вроде бы служил в голландской армии, а потом вроде бы демобилизовался, сама не знаю, как там было дело. Ростом он, наверное, выше восьми футов, телосложения такого, как мужчины с обложек изданий министерства здравоохранения — но совсем не таких, «из-под прилавка». Всегда улыбается, всегда ходит в одних плавках. Отец и мистер Моффет обожали его, потому что он не пьет и не курит.
— И ему безразличны сексуальные дела? — спросил я.
— На эту тему нам ничего не известно, — задумчиво сказала Селена. — Но ты знаешь? Это простак — в общем-то не в плохом значении этого слова, — и он либо не может, либо не хочет выучить английский, поэтому совершенно нет смысла спрашивать его о чем-либо. — На её лице промелькнула хитрая улыбка. — Но я когда-нибудь все из него вытяну — на пальцах.
Она приблизила ко мне лицо и словно в легкой рассеянности поцеловала меня в щеку.
— Ну вот… Такой была, естественно, в очень сокращенном изложении, твоя жизнь до сих пор. И ты, действительно, ничего из этого не помнишь?
В моем воображении возник полустершийся образ какого-то моряка и ириса… Мне казалось, что снова приближается гул пропеллеров. Однако это была только галлюцинация. На какой-то миг близость Селены, прикосновение ее тела утратили свою магическую силу. Я чувствовал себя как-то неловко, как в тумане.
— Нет, — сказал я. — Я ничего не помню, совсем ничего…
— Ничего страшного, любимый! — Голос у нее был мягкий, успокаивающий. — Никто не требует от тебя, чтобы ты сразу все это вспомнил. Но ты не переживай; давай забудем об этом, отдохнем.
Мы, собственно, еще отдыхали, когда дверь открылась и в комнату величественно вошла мать, держа в руках поднос с разнообразными лекарствами. Увидев рядом со мной на кровати Селену, она остановилась на секунду и посмотрела на мою жену своими спокойными карими глазами.
— Селена, дитя мое, — сказала она, — мне кажется, мы не должны утомлять Горди.
Селена улыбнулась ей.
— Я его не утомляю. Мы как раз отдыхаем…
— Ах, вы отдыхаете… — сказала мать, ставя поднос на столике у кровати. — Это очень хорошо. Я только не уверена, сможет ли он отдохнуть, если ты будешь лежать возле него. А сейчас исчезни, малышка!
— Но мамочка, любимая. — Селена села на кровать и послала матери мужа одну из своих наиболее обезоруживающих улыбок. — Прошу тебя…
— Ты и так уже была здесь слишком долго, любимая!
Селена встала, потягиваясь и оправляя платье. В этот момент у двери раздалось повизгивание и в комнату вбежал маленький черный спаниель. Он вспрыгнул на кровать и, переступая косматыми лапами, принялся лизать мое лицо.
— Питер! — строго вскричала моя мать. — Питер, слезь с кровати!
Пес лизал мое лицо, радостно помахивая хвостом. В тот момент, когда мать назвала его кличку, я почувствовал, что все тело мое покрывается гусиной кожей. Это было такое же ощущение, как тогда, когда при мне произнесли слово «ирис», однако на этот раз оно было гораздо более сильным. Ни восторг ни страх перед чем-то совершенно очевидным, но перед чем именно, я никак не мог уловить, это ускользало от моего сознания.
— Питер? — повторил я. — Этого пса зовут Питер?
— Ну, конечно, любимый, — сказала Селена. — Ведь это твой пес. Он тебя помнит… а ты его не помнишь?