— Потому что он красивый, — просто ответил Пьер Дегранж.
Дина испытывала желание вскочить, сказать: «До свидания, мне пора возвращаться домой…» и умчаться со всех ног. Пусть Эйприл заканчивает этот разговор. Однако поступи она так, Эйприл до конца жизни насмехалась бы над ней. Поэтому она еще раз сказала: «О-о-о!» — и замолчала. «Придумай что-нибудь!», — мысленно подгоняла она себя.
— А я думала, — сказала она, — что вы рисуете океан потому, что хотели бы по нему плавать.
— Плавать? — удивился он так, что положил кисть.
Дина кивнула. Она чувствовала себя страшно глупо.
— Ну, на пароходе, — объяснила она.
— Конечно, на пароходе. Но почему я должен был бы этого хотеть?
— Ну, потому… Там ваши родные края… Если вы скучаете по ним и мечтаете поплыть обратно на родину… вы рисуете океан… — Она замолчала и сделала глубокий вдох.
Он удивленно смотрел на нее.
— Но ведь мои края здесь! — сказал он. — Здесь моя родина. Я вовсе не хочу покидать ее.
Дина в третий раз повторила: «О-о-о!» и замолчала.
Попытка закончилась полным фиаско. Эйприл легко советовать; «Завяжи с ним беседу!» Нужно будет сказать ей пару слов после возвращения домой.
Молчание длилось довольно долго, наконец Дина сказала:
— Вы давно рисуете картины?
— Очень давно, — он серьезно кивнул головой.
«Скажи все, что угодно, но только не: «О-о-о»,— подумала Дина и наконец выдавила из себя:
— А где вы рисовали до того, как приехали сюда?
— В Париже, — ответил Пьер Дегранж, выбирая в коробке новую кисть.
— Но ведь там вы не могли рисовать океан, — заметила Дина.
— Не мог, — согласился он.
— И что же вы рисовали?
— Дома, людей и лошадей. Иногда также деревья.
В последний момент она сумела воздержаться от еще одного: «О-о-о».
— Но вы предпочитаете океан? — спросила она.
— Решительно, — ответил он.
У нее на кончике языка вертелось слово: «Почему?» Разговор завершил полный оборот и вернулся к исходной точке. Она в отчаянии взглянула на часы. Прошло полчаса, а она не узнала ничего, кроме того, что мистер Дегранж раньше жил в Париже и что он любил рисовать океан.
Она старалась придумать какой-нибудь конкретный вопрос. Например: «Где вы были в среду между четырьмя и пятью часами дня? Слышали ли вы о некоем Арманде фон Гене? Вы хорошо знали Флору Сэнфорд?» Однако ни один из этих вопросов не казался ей тактичным или особенно метким.
— Мистер Дегранж…
На этот раз Пьер Дегранж положил кисть и повернулся к ней лицом.
— Я слушаю тебя. Чего ты хочешь?
Его голос прозвучал в ушах Дины резковато.
— Это вы убили Флору Сэнфорд, потому что она узнала, что вас на самом деле зовут не Дегранж, а Арманд фон Гене?
Она тут же поняла, что наделала. Ничего нельзя было поделать, никакие другие слова не пришли ей в голову. Сколько раз мать и Эйприл повторяли ей: «Дина, не нужно сразу выкладывать все, что пришло тебе в голову!» Теперь это случилось, и в данном случае последствия могут быть трагическими. Эйприл никогда не простит ей, что она так плохо справилась с заданием. И если мистер Дегранж убийца…
Пьер Дегранж, онемев, смотрел на нее. Только через минуту он начал медленно, методично собирать свои принадлежности для рисования и складывать мольберт. Дину охватила паника, но не та, которая заставляет убегать, а та, которая приковывает к месту.
Наконец Пьер Дегранж снова посмотрел на нее. Он сказал лишь: «О Боже!» Дина была напугана, но успела заметить, что он произнес эти два слова без смешного иностранного акцента, которым тройка Карстерсов обычно восхищалась и пыталась его копировать.
Теперь он наверняка убьет ее. Наверняка у него в кармане пистолет сорок пятого калибра. Он застрелит ее, а потом бросит в старый плавательный бассейн. Убежать невозможно, вокруг простирается широкий песчаный пляж. Кричать бесполезно, потому что до самого горизонта нет ни души. В голове у нее промелькнула неуместная мысль: «Сейчас он не может убить меня, потому что некому будет приготовить обед. Мама занята, Эйприл не умеет жарить цыплят, и потом, никто не знает, где я спрятала арбуз, который хотела подать как сюрприз».
— Умоляю вас, — прошептала она, — не делайте этого! Никто, кроме нас троих, не знает об этом, а мы никому не скажем, потому что нам, собственно, все равно, звали вас Арманд фон Гене или как-то по-другому, а мамочка сказала, что миссис Сэнфорд была очень плохая женщина, так что даже если это вы ее убили, могу дать вам честное слово, что мы вас не выдадим. А если вы вынуждены это сделать, то, прошу вас, позвоните домой и скажите Эйприл, что арбуз лежит под картошкой в кладовой, ведь до завтра он может испортиться.