Ему хватило двух шагов, чтобы оказаться возле кровати. Он посмотрел на меня сверху вниз. Глаза у него были цвета выгоревшего на солнце голубого шелка. Нос короткий, чуточку курносый. Уголки губ приподняты в дружеской улыбке, словно его развлекало все вокруг и в особенности я.
— Йен, — сказал он, улыбаясь еще шире.
Я уже знал от Селены, что единственный веселый замысел мистера Френда не говорил по-английски. Несмотря на то, что я, в свою очередь, не знал голландского, я делал все, что мог.
— Привет Йен! Что слышно?
Он покачал головой, и при этом светлая прядь волос упала еще ниже, на глаза. Он откинул ее и пожал плечами, словно хотел дать мне понять, что все попытки разговора с моей стороны являются пустой тратой времени. Однако, был ли он простаком или нет, он производил впечатление человека, который знает, что нужно делать, без слов. Он ловко уладил все те дела, которые мать назвала «мужскими», непрерывно при этом улыбаясь, словно я был для него неиссякаемым источником радости.
Когда он уже все более или менее сделал, он внезапно сдернул с меня одеяло. Огромные ручищи втиснулись под меня, и Йен, громко смеясь, поднял меня, как ребенка, и перенес, словно мешок с картошкой, на зеленый диван в противоположном углу комнаты. Потом вынул из шкафа плед золотистого цвета и заботливо укрыл им меня. Несмотря на огромную силу, он делал все это очень осторожно, почти заботливо. Я чувствовал себя, как старая богатая вдова, которая должна оставить семье в наследство кучу денег.
Насвистывая себе под нос какую-то мелодию, вероятно, с Суматры, он принялся перестилать постель.
С особым старанием он воткнул одеяло в уголки пододеяльника, словно ожидал какой-то больничной проверки.
Управившись со всем этим, он снова подошел ко мне, снял плед, старательно сложил его и положил обратно в шкаф. Выдвинул один из ящиков комода и выбрал элегантную шелковую пижаму в красную и серую полоску. Сел рядом со мной и начал расстегивать мне пуговицы. Я хотел запротестовать, но он только громко рассмеялся, стащил с меня куртку, ловко, насколько это позволял гипс, снял брюки и начал переодевать меня в свежую пижаму.
Хорошо было иметь такого исполнительного слугу. Однако все это вместе не доставляло мне удовольствия, потому что напоминало, насколько я беззащитен и беспомощен. Когда Йен склонился надо мной, его светлые волосы защекотали мне грудь. Я отдавал себе отчет в том, что если бы он захотел, то, обняв меня одной рукой, мог бы удушить, как питон серну. Владея только одной рукой, я, случись что-нибудь, полностью зависел от его симпатии или антипатии.
Старательно завязав тесемку моих пижамных штанов, он снова взял меня на руки и перенес на свежезастеленную кровать. Старательно укутал одеялом и с улыбкой посмотрел на меня. Я злился, что он считает меня чем-то очень смешным.
— Йен? — вопросительно произнес он.
Я понял, что он спрашивает, не нужно ли мне еще чего-нибудь.
— Сигарета, — попросил я.
У него была такая мина, словно он не понял, о чем идет речь.
— Закурить, — сказал я, поднося к губам левую руку, словно курил сигарету.
Его лицо внезапно потемнело, и он энергично покачал головой. Неожиданно он стал сердитым. Я вспомнил, что говорила мне Селена — что Йен не курит и не пьет. И что именно это так нравилось в нем мистеру Моффету и отцу.
Под влиянием непонятного импульса я вдруг сказал:
— Я Горди Френд, правда?
— Э?
Я показал на себя пальцем и сказал:
— Горди Френд?
Он улыбнулся. Это была намеренно глупая улыбка, чтобы дать мне почувствовать, что он ничего не понимает.
— Ну, в таком случае, оставим это в покое, — сказал я.
Он немного постоял неподвижно, окидывая меня взглядом с ног до головы, словно хотел убедиться, что все в‘ порядке. Потом, движением головы откинув назад светлые волосы, положил на секунду свою огромную ладонь на мое плечо, кивнул головой на прощание и вышел.
Я снова принялся размышлять над тем, что услышал от Нетти, но тут в комнату вошла мать, а за ее спиной показалась элегантная фигура доктора Крофта.
Мать с улыбкой подошла к кровати.
— Ну? Как твои дела, любимый? Я вижу, Йен навел здесь порядок. И эта пижама — ты всегда так нравился мне в ней. Правда, доктор, ему очень к лицу эта пижама?