— Тут очень красиво, — через минуту сказал я, — но я вижу все это впервые в жизни.
— Но любимый! Это невозможно! — укоризненно воскликнула она.
Я почувствовал себя чуточку виноватым, потому что мне показалось, что я огорчил её. Поэтому я сказал:
— Мне очень жаль, миссис… Извините. Я стараюсь, как могу… Но я в самом деле прошу вас сказать мне, где, собственно, я нахожусь.
— Но ты ведь дома! Дома! — воскликнула она.
— Д… дома?
— Да, любимый. В собственной кровати, в собственной комнате и в собственном доме в Дона-Бич в южной Калифорнии.
Моя способность ориентироваться во всем этом явно слабела. Я понял, что она сказала, будто бы я дома. Однако я понимал, что дом — это место, которое человек должен прекрасно знать, а этот дом был совершенно незнаком мне. Во всем этом было что-то неясное.
Однако кровать была очень удобной, теплой и возле меня стояли розы. Гул пропеллеров совершенно затих. Я удобнее положил голову на подушку и улыбнулся незнакомой женщине. Она была такая милая… такая добрая. Мне было приятно, что она находится рядом со мной. Если бы она только чуточку меньше говорила!
— Любимый, не улыбайся так, потому что меня это очень огорчает! У тебя такая бессмысленная улыбка. Совсем как у шимпанзе. — В её глазах снова блеснуло беспокойство. — Дорогой мальчик, — продолжала она, — умоляю тебя, постарайся вспомнить все по очереди. Я уверена, что если только ты захочешь, тебе это прекрасно удастся. — Она ненадолго замолчала и потом внезапно спросила: — Скажи… Кто я такая?
Ну и дела! Я оказался в весьма затруднительном положении. Ведь еще минуту назад я сам собирался спросить её об этом. Мне очень хотелось узнать, кто она такая, но вместе с тем я не хотел, чтобы она подумала, будто бы я глуп, как шимпанзе. Я хитроумно, как мне показалось, ответил:
— В любом случае я знаю, что вы не медсестра…
— Само собой разумеется, что я не медсестра, — сказала она и нервным жестом отбросила прядь волос со лба. — Хорошенько посмотри на меня. На кого я похожа? Как тебе кажется?
— Вы барменша, — решительно сказал я. — Прекрасная английская барменша из тех, о которых пишут в романах.
Какое-то мгновение она выглядела так, словно её поразила молния, однако потом на её лице появилось выражение неописуемого восторга.
— Любимый, — сказала она, — это самые прекрасные слова, которые ты когда-либо мне говорил…
В её глазах появилось выражение задумчивой мечтательности:
— …Я подаю какому-нибудь грубоватому иностранцу седло барашка, — сказала она, — в какой-то припортовой таверне… Иностранец ущипнул меня за ягодицу, а потом вдруг оказывается, что это король Карл II, путешествующий инкогнито. Вскоре после этого он поселяет меня в маленьком неприметном дворце над Темзой, где тайно меня навещает…
Казалось, разговор вторгается в какую-то совершенно чуждую мне область.
— …Весь город сходит по мне с ума, — развивала она дальше свои мечты. — У меня прекрасное белье… молодые поклонники, сыновья лучших семейств королевства пьют шампанское из моей туфельки… Но только королю разрешается снимать с меня подвязки…
Она встряхнула головой и с глубоким вздохом вернулась к грустной действительности.
— Нет, любимый! К сожалению… Я не барменша!
— Кто же вы в таком случае? — спросил я, уже слишком уставший, для того чтобы вести себя деликатно.
— Ты ужасно огорчаешь меня, любимый! Но я надеюсь, что доктору Крофту удастся что-то сделать с этим. Думаю, я не требую слишком многого, если хочу, чтобы ты узнал свою собственную мать.
— Ма… мать?
— Конечно! Кем я еще могу быть? — Она была немного уязвлена. — И к тому же, следует признать, я была для тебя очень хорошей матерью, хотя жаль, что мне самой приходится напоминать тебе об этом…
Осознание того, что я выздоравливающий, и к тому же еще после сотрясения мозга, немного ослабило шок, который я испытал. Потому что, нужно признать, большим потрясением было услышать, что эта посторонняя шатенка, которую я видел первый раз в жизни, моя мать! Мать человек всегда узнает сам, без необходимости напоминать ему об этом. В первую секунду я хотел сказать что-то очень решительное, вроде: «Что за чушь! Вы? Моя мать? Но ведь это абсурд!». Когда, однако, я попытался произнести эти слова вслух, они начали выскальзывать, как форель из мокрых рук. Я снова почувствовал страшную слабость, и у меня ужасно разболелась голова. Я бросил попытки объясниться с этой женщиной и молча боролся с собственными мыслями.