Теперь, думал Жако, бредя по аллеям Ле-Панье, теперь, похоже, Бони ушла навсегда.
4
Ив Гимпье, высокий сухощавый сутуловатый шеф марсельской уголовной полиции, отвернулся от окна, когда Жако постучал и вошел в кабинет.
Под рубашкой в кремовую полоску у Гимпье виднелась майка с короткими рукавами. Ослабленный узел галстука не полностью скрывал пуговицу у воротничка. Его волосы представляли собой серо-белую смесь, зачесанную назад от высокого лба расческой с редкими зубьями. Глаза голубые, их края немного опущены вниз, губы тонкие, как щепки, щеки длинные и впалые. Босс. Мужчина с большой буквы. Он мог выглядеть так, словно его выдавили из тюбика, но Жако знал, что Гимпье умеет держать себя в руках. Еще бы — тридцать лет в полиции и только последние четыре года за столом.
Гимпье кивнул на стул, и Жако сел. Гимпье остался стоять, руки в карманах, и смотрел вниз на улицу, где грохотал отбойный молоток. Дрожащие руки были причиной, по которой он оказался за столом.
— Слышал? — начал Гимпье, стоя спиной к Жако.
— Что слышал?
— Рулли. Сломал ногу. Все как надо.
Жако прикрыл глаза. Затем открыл их.
— Когда?
— В субботу.
— Как?
— Как ты думаешь?
— Где он?
— Осмысливает случившееся. Тебе стоит проведать его.
Жако кивнул.
— Что-нибудь вырисовывается с телом? — продолжил Гимпье.
Тело. Именно по этой причине Жако уезжал из города. Не было особой нужды ехать, но оставаться дома не хотелось. Бони вернулась домой в пятницу вечером, все еще в униформе, и они начали прямо у дверей. Как это и случалось в последние несколько недель. Язвительные слова, укоры. По мелочам. Затем тяжкое молчание. Хождение по квартире подобно теням, не произнося ни слова.
Поездка на север развеяла его. Меловые утесы, пустое извилистое шоссе, высокое синее небо и баюкающие ритмы сальсы в исполнении Стэна Гетса и Жоао Жильберто... А потом в Эксе компания старого друга Дежарта из далекого прошлого. Он приехал прямо к ленчу, местечко неподалеку от Кур-Мирабо, и они поболтали о былом. Потом он осмотрел тело и отметил татуировку — одиннадцать букв красного, синего и зеленого цветов, изящно выписанных и наколотых на кожу в верхней внутренней части бедра. Татуировка и рубцы, которыми крест-накрест исполосованы ее ягодицы и верхняя часть ног... Красные полосы под воздействием воды превратились в пересекающиеся черные линии. Третье тело, обнаруженное ими за три месяца.
— Как они и говорили, — пожал плечами Жако. — Ничего. Кроме татуировки. Мы проверяем отпечатки пальцев и заявления о пропавших людях. Что-нибудь выплывет, если она из местных или стоит на учете.
Гимпье отвернулся от окна, отодвинул стул и сел.
— Как долго она пробыла в воде? — спросил он, вытянув ноги и сцепив руки на затылке.
— По словам ребят Дежарта, неделю — десять дней.
— Ее утопили или сбросили в воду?
— Они полностью уверены, что ее утопили. Свежая вода в легких... ни капли соли, хлорки или фтора.
Гимпье глубоко вздохнул, посмотрел на потолок, потом на Жако.
— Подъезд к озеру?
— Непростой. В Салон-де-Витри имеется судоподъемный эллинг, но в это время года вокруг много людей. Ресторан, яхт-школа, кемпинг. Ему ни за что не удалось бы. И там нет течения, которое могло бы снести тело. По крайней мере три километра до берега, где ее нашли.
— Какие-нибудь еще возможные места?
— Остальная часть берега покрыта довольно густыми зарослями. Примерно десятиметровый берег по всей окружности труднодоступен. Чересчур трудно было бы нести ее или тащить через все это. Другое дело отмель. Я вчера сходил, мы с Дежартом там осмотрелись. От дороги шел след. Там трудно пройти, но возможно.
— Значит, местность преступнику знакома?
Жако пожал плечами:
— Не обязательно. Он просто мог ее предварительно разведать. Там довольно безлюдно.
Гимпье кивнул.
— Чья это земля?
— Одного фермера по имени Прудом.
— На него что-нибудь есть?
— Ничего. В любом случае он слишком стар — что-то около восьмидесяти. Может, и за восемьдесят.
— Семья? Работники?
— По словам Дежарта, все учтено.
— Что-нибудь на тропе? На берегу? Отпечатки протекторов? Следы?
— Ничего. Дождей там в прошлом месяце не было.