Кейт опустилась на стул рядом с ним, хотя большинство людей предпочитают завязывать разговор стоя, и обратилась к нему — увы, даже без намека на оригинальность — с просьбой дать ей спички. Спаркс извлек элегантную зажигалку и, щелкнув ею, поднес к сигарете Кейт.
— Вы знакомая Гарольда? — спросил он. Но видимо решив для себя, что иначе и быть не может, не дожидаясь ответа, начал расспрашивать, преподает ли она и где?
Кейт удовлетворила его любопытство. Услышав, что он завидует ей, Кейт, несколько покривив душой, спросила: почему?
— Я приведу вам пример, — ответил он, разворачивая стул, чтобы оказаться лицом к Кейт. — Как много отпечатанных на ротапринте бумаг вы получили за этот семестр?
— Официальных распоряжений? О, я не знаю. Думаю, четыре или пять, а может, и больше. Уведомления о совещаниях в департаменте, ну и тому подобное. А почему вы об этом спросили?
— Да потому что на меня они сыпались сотнями, а то и тысячами. И не только приглашения посетить совещания с целью обсуждения всяческих мыслимых и немыслимых предметов, но еще и всяческие указания от администрации. Например, о всех студентах, носящих шорты или голубые джинсы, докладывать немедленно; или же о том, что курение на лестницах не допускается (последнее, конечно, в высшей степени нелепо, как можете сами судить). Ведь если парень и девушка, учащиеся колледжа, захотят поговорить друг с другом и при этом окажется, что он и она — курящие, то им придется либо удалиться в комнату отдыха, где вечно толчется народ, или же выбегать после каждой затяжки из мужского или женского туалета, где курить разрешено. Надо ли говорить, что сплошь и рядом курят только на лестницах. Или же вполне может последовать и такое распоряжение: «Затачивать карандаши только в комнате номер 804 (или вообще вне стен здания)». А то и такой перл: «Весь мусор под окнами аудиторий убирать ежедневно после полудня с часу до пяти». Администрация понимает, что это очень затрудняет учебный процесс (доводилось ли вам слышать, как громыхают под окнами мусоровозки?), но педагоги и студенты не должны ни на минуту забывать, как трудно и хлопотно начальству содержать колледж и руководить им. Я однажды получил бумагу, где мне предлагалось прибыть на совещание, дабы обсудить резервы для предоставления преподавателям времени для творческой работы. Я отписал, что самый лучший способ достичь этого, по моему глубокому убеждению, — не устраивать никаких обсуждений вообще. Вот почему я и сказал, что завидую вам.
— Я слышала, вас можно поздравить с получением должности?
— Откуда вы узнали? Меня не поздравлять, а жалеть надо. Гюстав, тот, пожалуй, доволен, так как сейчас нам обеспечено регулярное питание и возможность со временем получать пенсию, но не будь я таким рохлей, я бы сказал: «Вы, идиоты, не давайте мне должность ни в коем случае. Я успел стать смутьяном по натуре, лодырем и привык потворствовать себе, откладывая самые насущные дела со дня на день. У вас в этом беспросветном, как мрак, учебном заведении и так хватает балласта и в избытке мозгов, в которых не родилась до сих пор ни одна новая мысль, разве что иногда прошелестит в извилинах смутное понятие о ядерном катаклизме. Так зачем вам еще один живой труп в моем лице; нет, все, что вы можете мне предложить, — это то, чего так страстно желают народные массы: жить нормальной жизнью, а посему — дайте мне хлеба и зрелищ!» Конечно, возможно, я и преуспею на этом поприще. Тогда я уж точно покончу со всеми прелестями преподавательской жизни.
— Напишете большую книгу?
— Нет, стану членом администрации. Тогда у меня появится ковер на полу, собственный письменный стол и, возможно, личная секретарша. Я стану получать большую — не в пример нынешней — зарплату, и у меня будет законное право испытывать ностальгию по педагогической работе. Не желаете ли еще выпить?
— Ну, по части денег в моем университете почти то же самое, — сообщила Кейт, отклонив предложение выпить. — Как верно сказал кто-то, плата за труд преподавателя такова, что отбивает всякое желание преподавать вообще.
Его манера разговаривать вовсе не ошеломила Кейт, равно как и его слова. За напускной бравадой и шутовской ссылкой на свою собаку (Кейт, конечно, дала маху — ей бы следовало спросить: а кто такой Гюстав?) угадывался первоклассный ум и яркая личность. Кейт ничуть не сомневалась, что он отнюдь не рохля, а мозгов и эгоизма у него вполне достаточно, чтобы зарезать любого, но вот только убивал ли он? Рьяными любителями собак зачастую становятся люди, которые не смогли вынести несчастной любви. У Спаркса, несомненно, вполне хватило бы выдержки устроить эти телефонные звонки. Мог ли он проникнуться нежными чувствами к Дженет Гаррисон, главным образом за ее необщительность и отрешенность, и затем, предложив ей любовь, не смириться с тем, что получил от ворот поворот?