– Борис, как я рад, что ты пришел! – приветствовал я Самуловича.
– Как же не прийти, коли договорились? – улыбнулся он. – Да не случилось ли чего? Что это ты так возбужден? Здоров? Что дядя?
– Все здоровы, спасибо, – успокоил я его, провожая в свои комнаты. – Тут, понимаешь, странное дело. Похоже, мне письмо подкинули.
– Письмо? Что ж, радуйся, что подкинули письмо, а не ребенка. Да и что ты всполошился? Никаких грехов за тобой не водится, так что шантаж отпадает. А остальное…
Самулович аккуратно повесил видавшее виды пальто, поддернул брюки и принялся протирать пенсне – что делал всегда в период раздумий или волнения. Я подвинул ему стул, крикнул служанке, чтобы принесла самовар, а сам аккуратно собрал бумаги с пола обратно в папку. После чего положил странное письмо в центр стола.
– Вот, смотри! – несколько театрально объявил я. – Таинственное послание, прямо мистика. Нашел в папке с рабочими документами. Совершенно не понимаю, как оно там оказалось. Готов поклясться, что в пятницу, когда я последний раз работал с этой папкой в присутствии, этого письма в бумагах не было.
– А что пишут? Ты читал? – тут же схватил конверт Борис. – Даже не распечатал? Что же ты!
Я протянул ему ножик, он аккуратно вскрыл конверт и достал небольшой неровно отрезанный лист. Мы склонились над письмом.
«Милостивый государь Аркадий Павлович. Знайте, что в ближайшее время в городе произойдет убийство. Жертвой станет Василий Кириллович Трушников. Информация у меня самая достоверная. Имени своего не раскрываю по личным мотивам. С уважением к вам, без имени», – прочитали мы.
– Вот это шутки так шутки, – протянул Самулович и аккуратно положил листок на стол.
– Да, странно. Как думаешь, что все это значит?
Борис скосил на меня глаз:
– Дело о загадочном письме! Таинственный аноним и два бывших студента, – заговорщическим голосом провозгласил он. – Выдвигаю версию номер один – это ты, мой друг Аркадий, решил меня повеселить. Нет? Тогда версия номер два: это – глупая мистификация. Кто-то узнал о наших с тобой литературных вкусах, – он кивнул на полку, где стояли заботливо переплетенные произведения По, Годвина, Видока, Габорио, Гарта, Загоскина и Коллинза, – и решил подшутить.
Я слегка покраснел. В ту пору мне очень хотелось, чтобы меня считали взрослым и серьезным человеком, и именно этой части своих литературных пристрастий немного стыдился.
– Очень мне надо тебя мистифицировать, – буркнул я, – что до прелестной версии номер два, то кто и зачем будет устраивать с нами такую шутку? Не такие уж мы фигуры, чтобы ради нас затеваться.
– Да, мы сейчас (подчеркиваю, сейчас) – не фигуры. Смысла нет никакого. По зрелому размышлению отклоняем эту версию. Остается еще три варианта.
Он уселся в кресло, вытянул вперед пухлую ладонь и начал загибать пальцы.
– Primo [1], записку писал психически неуравновешенный человек. Весной обычно происходит некоторое ухудшение всех нервных болезней. Этот вариант – самый безобидный. Не требует практически никаких действий с нашей стороны. Разве что я, как доктор, должен больше внимания уделять своим пациентам, так как скорее всего писал кто-то из моих подопечных.
– Почему?
– Это как раз достаточно очевидно. Качество бумаги, жидкие чернила, гадкое перо, оставляющее брызги, – все говорит о том, что писал это человек бедный, скорее всего пьющий (обрати внимание, как заваливаются строки). Ergo [2] – автор сего письма как раз из тех, кто прибегает к услугам земской медицины. Хуже, если подтвердятся две оставшиеся версии, вот смотри: secundo [3], записку написал человек, который хочет таким вот образом помешать планам по открытию Губернского театра.
Внесли самовар, бублики, Борис оживился. Он очень любил поесть, хотя мало смыслил в сложных изысканных блюдах. Мы накрыли стол со всей возможной торжественностью, разлили чай. Борис затолкал за воротник салфетку и нацепил пенсне.
– То есть, господин Самулович, – произнес я, подняв щербатую чашку и оттопырив мизинец, – вы полагаете, что какой-то доморощенный Герострат взалкал славы и решил сорвать открытие храма муз?
– Это одна из версий, уважаемый господин Зимин, – важно кивнул он. – И версия эта сулит нам множество неприятных моментов, а возможно и скандал. Что скверно… очень скверно. Не люблю скандалов. А тут еще и пресса. Но самым плохим вариантом, мой друг, остается ad tertium [4] – написана правда. Кто-то что-то знает, что-то слышал, что-то видел и действительно пытается таким образом помешать преступлению.