Глава шестая
Пьяный поэт воспевает луну; Цзяо Дай знакомится с кореяночкой в веселом доме
При виде степенной, прилично одетой публики, сидящей за столами с мраморными столешницами, два друга сразу смекнули, что это заведение им не по карману.
— Пошли отсюда, — буркнул Ма Жун.
Но не успел он развернуться, как тощий человек, сидевший за ближайшим к двери столиком, привстал со своего места и прогудел:
— Присаживайтесь ко мне, друзья мои, сделайте одолжение! Пить в одиночку невыносимо.
Из-под выгнутых крутыми дугами бровей, придававших его лицу вечно удивленное выражение, смотрели мутные глазки. На человеке было темно-синее одеяние из драгоценного шелка и высоченная шапка черного бархата. Однако из-под шапки выбивались неопрятные патлы волос, и воротник был весь в сальных пятнах. Лицо он имел одутловатое, нос тонкий, длинный, ярко-красный на кончике.
— Раз уж он так просит, давай составим ему компанию, ненадолго, — сказал Цзяо Дай. — Мне совсем не улыбается, чтобы неотесанный болван там, внизу, подумал, будто нас отсюда турнули!
Два друга уселись напротив хозяина столика, и тот без промедления заказал два больших кувшина вина.
— Кем работаем, чем зарабатываем? — поинтересовался Ма Жун, когда прислужник удалился.
— Я По Кай, управляющий делами Е Пена, судовладельца, — ответил человек и, осушив единым духом свою чарку, добавил с гордостью: — Но, кроме того, я известный поэт.
— Кто бы спорил, а мы не станем, коль за выпивку платите вы, — великодушно согласился Ма Жун.
Он ухватил кувшин, запрокинул голову и неторопливо вылил половину содержимого себе в глотку. Цзяо Дай последовал его примеру. По Кай наблюдал за этим действом с нескрываемым интересом.
— Великолепно! — одобрил он. — В этом своеобычном заведении, как правило, пользуются чарками, но я полагаю, что ваша метода исполнена живительной простоты.
Ма Жун удовлетворенно выдохнул, утер губы и ответил:
— Этак мы пьем, только когда сил нет как хочется.
По Кай вновь наполнил свою чарку и сказал:
— Поведайте мне что-нибудь интересное! Ведь вы, бродяги, всегда в пути, и жизнь ваша должна быть богата событиями.
— Мы бродяги? — возмутился Ма Жун. — Протрите глаза, дружище, и придержите язык. Мы должностные лица, служащие управы!
По Кай выгнул свои и без того выгнутые брови. Он кликнул прислужника: «Еще кувшин вина, да побольше!» — и только потом продолжил:
— Согласен, согласен: вы оба — люди нового судьи, прибывшего к нам сегодня. Но, должно быть, нанял он вас совсем недавно, ибо в глазах ваших нет еще того самодовольства, каковое отличает мелких служащих.
— Вы знали прежнего судью? — спросил Цзяо Дай. — Говорят, он тоже был немного поэт.
— Самую малость, — ответил По Кай. — Я, видите ли, здесь совсем недавно. — Вдруг он брякнул кубком о стол и возопил в восторге: — Вот она, последняя строка! Я нашел ее! — И, торжествующе глядя на двух друзей, пояснил: — Этой строкой завершается моя большая поэма, воспевающая луну. Я прочту ее вам!
— Нет! — вскричал Ма Жун в ужасе.
— В таком случае, хотите, я могу ее спеть, — предложил По Кай с надеждой. — У меня, знаете ли, довольно приятный голос, и другим посетителям тоже должно понравиться.
— Не-ет! — возопили хором Ма Жун и Цзяо Дай.
Но, заметив обиду в глазах собеседника, Цзяо Дай добавил:
— Простите, но поэзию мы не перевариваем ни под каким соусом.
— Какая жалость! — вздохнул По Кай. — Но, может быть, вы исповедуете учение Будды?
— Он что, нарывается на ссору? — шепнул Ма Жун Цзяо Даю.
— Он просто пьян, — отмахнулся тот и обратился к По Каю: — Скажите, а вы сами — буддист?
— Самый ревностный приверженец, — отвечал По Кай чопорно. — Я регулярно посещаю Храм Белого Облака. Настоятель там — святой человек, а предстоятель Хой-пен пишет наипрекраснейшие проповеди. Вот на днях…
— Послушайте, — прервал его Цзяо Дай, — мы что, больше пить не будем?
По Кай взглянул на него с укоризной. Потом, глубоко вздохнув, поднялся и кротко молвил: