Шкляр был веселый парень, балагур, любитель выпить в хорошей компании, приударить за хорошенькой девчонкой. А еще он любил деньги. Не просто деньги, а большие деньги. Любил их тратить, не задумываясь, направо и налево. Из-за денег-то он и продался браткам — пообещали ему куш покрупнее, чем тот, одинаковый со всеми пай, что ему полагался в фонде. И Шкляр не выдержал — сдал своих друзей с потрохами.
Началась война — афганцы не из тех, кто позволит какой-то мелкой уголовной сошке запустить волосатую лапу в свой карман. Сначала не шло дальше затяжных переговоров и угроз, но потом… Потом от угроз перешли к делу. В районе белорусской границы братки задержали колонну трейлеров с грузом. Водителей и экспедиторов (тоже, кстати, из своих, побывавших «там») уложили рядком в кювете с аккуратными дырками в голове. Груз — партию компьютеров — сожгли. Время перехода трейлеров через границу, номера машин, характер груза бандитам сообщил Шкляр. Тогда Стеценко понял, что у них в фонде завелась «крыса». Но кто из проверенных-перепроверенных в боях железных парней предал, он выяснить не мог. Пока не мог.
После такого первого «предупреждения» началась самая настоящая война. Главного бухгалтера фонда Виктора Юдина расстреляли в собственном подъезде. Заступившего на его место Мишу Шуцкого взорвали в «мерседесе» прямо во дворе дома. Покушались и на самого Стеценко — не отличавшиеся богатым воображением в плане выбора средств уничтожения бандиты подложили мину под днище его автомобиля, когда тот стоял во дворе, где жила его близкая приятельница. Как всегда спас случай — когда Игорь садился в машину, у него с рукава рубашки упала запонка, подаренная Юлей на 23 февраля. Он долго ползал на коленках по жухлой осенней листве в поисках запонки, закатившейся под колесо. Случайно взглянул на глушитель — и все внутри оборвалось. Игорь понял — настал его черед отвечать за сказанное накануне категорическое «нет».
Тот случай помог выявить крысятника — им был Шкляр, сомнений не оставалось. Только Шкляр, как близкий друг Игоря, знал адрес его подруги и время, когда он у нее бывает. Он тоже изредка захаживал к Юле поболтать о том о сем, отведать наваристого украинского борща. За Шкляром стали наблюдать. Тот учуял опасность, забеспокоился. Когда все собранные улики оказались налицо, его вызвали для решительного разговора. Он не испугался, пришел, хотя чувствовал, что отсюда ему одна дорога — на тот свет. Но был спокоен — у него имелся запасной ход.
— Ребята, — произнес он с ухмылкой человека, уверенного в своем завтра, — дешевле взять Ловца и его бригаду в долю, чем каждую неделю устраивать похороны с музыкой. Не он, так другие… Нам одним не выжить. Давайте делать дела по-хорошему.
— Сука, — сквозь стиснутые зубы пробормотал Стеценко и нащупал за поясом пистолет — он давно уже не расставался с оружием. — Ты мне ответишь за Шуцкого и Юдина!
— Не распаляйся, Игорь, — спокойно улыбнулся Шкляр. — Лучше нам договориться. Не то твоя девочка отправится к праотцам прямо вслед за мной. И ты уже никогда не отведаешь ее фирменного борща…
И он протянул Игорю телефон, из трубки которого доносились истерические крики Юли: «Игорь! Я боюсь! Меня убьют!»
На этот коварный ход у Стеценко не нашлось достойного ответа.
Деваться теперь было некуда, воевать с братками бессмысленно — только людей гробить да семьи под удар подставлять. Пришлось делить прибыль с бандитами. Шкляр прекрасно понимал, что никакой жизни в Москве у него после этого не будет, и, прихватив свою долю, обещанную за предательство, и присовокупив к этой сумме деньги из кассы фонда, благоразумно исчез в неизвестном направлении.
А Стеценко поклялся самому себе расквитаться с бывшим другом, чего бы это ему ни стоило. Поэтому-то он и отправился в Чечню, где, по слухам, сразу же после начала военных действий всплыл Шкляр. Его видел один из пленных офицеров, которому потом удалось бежать к своим. Шкляр стал чеченским снайпером и отстреливал тех, с кем еще недавно воевал по одну линию фронта, и получал по сто долларов за труп. Для него это была привычная непыльная работа.
Там-то они и встретились. После их встречи Шкляра больше никто не видел.
Глава 2
Словно отгоняя непрошеные мысли, Слава резко захлопнул «Британику», поставил том на полку и подошел к окну. Фотография настроила его на мечтательный лад.
Так какая же она, Раиса Резник?.. Волевая женщина со следами былой красоты на лице? С безупречной фигуркой двадцатилетней девушки, обтянутой строгим английским костюмом, который чуть-чуть приоткрывает коленки? У нее хрипловатый мягкий голос, обволакивающий клиента и обещающий ему райские кущи за счет организации. У этой женщины жадный рот, обрисованный яркой помадой, и глубокие глаза, к уголкам которых лучиками сбегаются заметные лишь на близком расстоянии морщинки. Прохладные руки с длинными пальцами и продолговатыми, перламутровыми ногтями. Ее роскошные, допустим, каштановые волосы ниспадают густой волной на покатые плечи…