Он пожал ей руку и повернул ее тыльной стороной вверх. Ее перчатка была по-прежнему испачкана.
— Как же это произошло?
— Ах, это! — она посмотрела на свою перчатку с нескрываемой гримасой отвращения. — Должно быть, на пожарной лестнице. Скопившаяся там грязь превратилась в прессованную пудру черного цвета.
— Ты что, вышла поглазеть на звезды?
— Нет, сегодня их на небе не было. Мои часы остановились в 7.30, и я захотела поставить их по точному времени. Площадка пожарной лестницы — единственное место в театре, откуда видны часы, прославляющие ароматный чай компании Тилбери…
Вдруг она осеклась. Смех ее оборвался.
— Уж не думаешь ли ты, что я была той мистической фигурой в черном, которую ты заметил на верхней площадке пожарной лестницы?
— Нет. Твое пальто и платье — бледно-голубого цвета, а голубой цвет, как известно, темнеет значительно позже всех прочих, когда наступают сумерки. Вот почему безоблачное небо кажется голубым даже по ночам, когда нет никакого света.
Полина резко выдернула руку.
— Значит, ты все же думал обо мне? Базиль Уиллинг, что за страшно подозрительный, отвратительный, безобразный у тебя характер.
Он засмеялся.
— Ничего не вижу смешного! До свидания!
Базиль вернулся к себе домой уже после полуночи, в свой старомодный дом из коричневого кирпича на Первой авеню сразу за Большой центральной улицей. Пошарив в кармане пальто, пытаясь выудить оттуда ключи, он вдруг бросил взгляд на пол в вестибюле — мозаичное полотно из черно-белых каменных квадратов.
Эта картинка внезапно возродила в памяти деталь его похождений за сценой, которую он забыл в сумятице последовавших за этим событий. Подобно миниатюрному киноаппарату, его память начала распутывать кадр за кадром видение той женщины в платье с диагональными черно-белыми полосками, которая, открыв дверь, прошла по слабоосвещенной сцене и исчезла в проходе между кулисами. Эти двустворчатые двери вели в альков. Владимир в это время, очевидно, уже лежал в кровати, в своей спальне, так как до поднятия занавеса оставалось несколько минут, по словам Адеана, тот видел, как туда входил Владимир за три минуты до начала спектакля.
Таким образом, подозреваемых становится уже не три, а четыре. Может, нет смысла и доказывать, что Владимир был жив до какого-то момента во время первого акта? Возможно его закололи еще до поднятия занавеса? Он мог преспокойно лежать мертвым во время всей этой глупой кутерьмы в течение первого действия, и никто, ни на самой сцене, ни в зрительном зале, даже не догадывался од этом…
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЮНОША, ИГРАЮЩИЙ ГЛАВНУЮ РОЛЬ
Квартира Базиля становилась особенно привлекательной рано утром, когда солнце ярким светом заливало его комнаты. Он жил на широкой улице, а дома напротив были все приземистые, невысокие, так что выходящие на них его окна весь день были светлыми.
На следующее утро, сидя в залитой солнечным светом столовой, Базиль, принимаясь за грейпфрут, бросил взгляд на свежую газету: «Убийство на сцене. Хирургическим ножом убит человек во время премьеры Ванды Морли».
Лишь самые незначительные подробности вчерашнего убийства смогли попасть в утренние выпуски газет. Базиль посмотрел театральную страницу. Впервые какой-то критик обращал внимание на то, что происходило на сцене:
«Ванда Морли в «Федоре». Обозрение Мильвертона Троубриджа.
Сенсационное убийство человека на сцене Королевского театра прервало вчера спектакль по пьесе Сарду «Федора», поставленной Сэмом Мильхау, главную роль в котором играла Ванда Морли. Невозможное произошло вчера вечером на сцене Королевского театра, и теперь оно скорее является материалом для раздела текущей жизни, а не случаем, подходящим для комментария на этой странице. Личность убитого статиста, играющего роль Владимира, не установлена. Очевидно, это был актер-любитель, который не связан с профессиональной сценой. Это один из многих необъясненных фактов этого чрезвычайного происшествия. Многие из нас, находясь в театре, неоднократно испытывали такое чувство, что убийство актера может быть вполне оправданным шагом, и нам, к тому же, приходило видеть немало пьес, которые вполне могли бы оправдать насильственную смерть самого драматурга, но в данное случае очень трудно понять, кому понадобилось предпринять нападение с целью отвратительного убийства какого то безобидного статиста, которого, вероятно, никто из актеров, находившихся в тот вечер на сцене, даже не знал.
Любой человек, имеющий отношение к театральному миру, не может не выразить глубокого сожаления по отношению к мисс Морли, которой, вероятно, пришлось испытать сильное нервное потрясение, явный шок, когда она обнаружила мертвое тело. Судя лишь по первому акту, можно сказать, что ее Федора получила теплую, колоритную интерпретацию, внесла новую жизнь в застывший декор поскрипывающей от возраста мелодрамы Сарду. Когда же наконец наш театр предоставит мисс Морли тот движитель, который сможет стать вровень с ее талантом актрисы?
Леонард Мартин, как всегда, отточено и блестяще сыграл роль Греча, полицеймейстера. Родней Тейт, дебютировавший на Бродвее, был явно не к месту в образе доктора Лорека, который значительно старше его по годам. К сожалению, мы были лишены возможности увидеть его в другой, более подходящей ему роли Лориса Ипатова, так как Лорис, по замыслу автора, должен появиться только во втором акте.
Сегодня вечером спектакль «Федора», к сожалению, не состоится. В настоящий момент остается неизвестным, будет ли эта пьеса возобновлена в конце недели…»
Эта рецензия подействовала Базилю на нервы. Он прочитал ее, чтобы выудить какие-то новые подробности убийства, какой-то новый взгляд со стороны другого свидетеля. Но театральный критик писал об убийстве так, как он привык писать обо всем, что происходит на сцене. Базиль, пожав плечами, отложил газету в сторону.
Его слуга Юпитер вошел в столовую, неся на подносе нарезанный ломтиками бекон и вареные яйца.
— Кофе остывает, — предупредил он Базиля бесстрастным угрюмым голосом.
— А мне, Юпитер, как раз нравится холодный кофе!
В эту минуту раздался звонок в коридоре.
Юпитер открыл дверь, послышалась какая-то возня, возмущенные восклицания, топот, и, наконец, в дверях предстала Полина вместе с Роднеем Тейтом.
— Базиль! Ты должен нам помочь.
Крайне удивленный Базиль был уже на ногах.
— Чем могу быть полезным? Что стряслось?
— Ты можешь найти того, кто вчера убил этого человека. Пожалуйста! Если ты этого не сделаешь, они арестуют Рода. Я знаю их нравы. Они допрашивали его несколько часов кряду.
Базиль бросил быстрый взгляд на Роднея. У него были красные припухшие глаза, как будто он всю ночь провел без сна. Губы были упрямо сжаты.
— Мне кажется, нельзя врываться к человеку, который завтракает, — начал было он извиняющимся тоном.
— Ничего, ничего, — заверил его Базиль вполне искренне. — Садитесь вот здесь оба и рассказывайте. Хотите кофе?
— Нет, спасибо. Но мы позаимствуем у вас по сигарете.
Они сели справа и слева от него, лицом друг к другу. Полина была в том же платье, в котором была вчера в театре. Она бесстрашно, не мигая, смотрела на жгучие солнечные лучи. Род повернулся к окну спиной и ему на глаза упала тень. На лбу у него залегла глубокая складка. Руки дрожали.
Судя по всему о вчерашней ссоре было забыто. Полина посмотрела на Рода, хотя и обратилась к Базилю.
— Послушай, ведь ты — полицейский! Не так ли?
— Нет, не так.
— Но ты же — помощник окружного прокурора или что-то в этом роде. Этот инспектор Фойл ведет себя так, словно вы — закадычные друзья. Что, так ведут себя все полицейские?
— Официально я — помощник окружного прокурора по судебно-медицинской части, специалист по психиатрии. Они обращаются ко мне лишь в тех случаях, когда нужно определить, в какой степени здравого рассудка пребывает либо подозреваемый, либо свидетель.
— Но ведь ты многим занимаешься и неофициально. Ты консультируешь их по различным психологическим аспектам дела. Но и у этого преступления, бесспорно, есть свои психологические оттенки. Полиция без твоей помощи ни в чем здесь не разберется. Только два человека могли убить этого неизвестного, и Род — один из них. Полиция тянет кота за хвост. Они уже «отвели» Ванду и Леонарда. Остался только Род. Теперь они примутся за него. Ты должен помочь, Базиль, должен!