— Изобретательно восстановленная картина, — сказал Леонард. — Но это всего лишь догадки. Вам не удалось доказать, что я виновен в убийстве.
— Возможно, мне не удалось, но это удалось сделать мухе и канарейке.
— Что вам известно о канарейке?
— Вы поступили находчиво, украв у Роднея хирургический нож и проникнув в мастерскую Лазаруса, чтобы наточить его поострей. Вы считали, что таким образом вас не оставалось никаких свидетелей, которые могли подтвердить, что вы натачивали не просто нож, а скальпель, и что у вас таковой был. Но, увы, свидетельства остались. Прежде всего, вечером перед убийством Ингелоу вы порезали указательный палец, а Лазарус объяснил мне, что такой порез характерен для точильщиков как профессионалов, так и любителей. Во-вторых, каждый раз, посещая каморку Лазаруса, вы выпускали из клетки канарейку. Вы даже сделали это сегодня в третий раз, когда проникли в кабинет Мильхау, чтобы завладеть ножами из его сейфа, и увидели там случайно клетку. Какой же человек может испытать иррациональное, непреодолимое желание, импульс, освободить плененную птичку всякий раз, когда он видит ее в клетке, не считаясь с теми последствиями, которые может иметь такой шаг? Только тот, кому хорошо знакома мучительная пытка одиночного заключения, только тот, кто просидел какой-то срок в тюрьме и, вероятно, считал свой приговор несправедливым. Среди подозреваемых только вы бывший осужденный. Ванда сразу начала подозревать вас, услыхав о таком странном преступлении, о странном преступнике, который проник в мастерскую, наточил нож и освободил птичку. Но она не была уверена в этом до конца, ничего не могла выяснить, так как была слишком напугана и отказывалась разговаривать с полицией на эту тему. Никто из других вас окружавших людей не подозревал вас Даже после совершения убийства, так как никто не знал о вашем пребывании в тюрьме и, следовательно, о вашем мотиве. Конечно, вам и во сне не снилось, что мы станем ассоциировать освобождение птички с вашим судебным приговором, так как вы сами никогда не ассоциировали эти два действия. Такой иррациональный, непреодолимый импульс имеет невротическую природу, а невроз, если его точно определить, — это неспособность сознательно соотносить какое-то действие с вызывающей такое действие эмоциональной причиной.
Леонард Мартин засмеялся.
— Так-так, паук, ткущий паутину, лунный свет, притягивающий лунатика, и т. д. Психология — это лишь шутка для простого человека, а присяжные назначаются из числа простых граждан. Они верят лишь очевидцам и материальным доказательствам — пятна крови и отпечатки пальцев. А у вас нет ни того, ни другого!
— Убийство редко совершается при свидетелях. Но мы располагаем материальными доказательствами значительно более убедительными, чем отпечатки пальцев или пятна крови. И здесь поговорим о мухе.
— Мухе? Какой еще мухе?
— Известно ли вам, как индусы определяют сахарны диабет? В автобиографии доктора Гейзера рассказывается обо всей процедуре. Они берут мочу больного и в лохани выставляют ее на солнцепеке. Если она привлекает мух значит, в ней есть сахар, и это — моча диабетика. Такой же сахар можно найти и в составе пота диабетика. Когда я впервые вас встретил в картинной галерее, я заметил что вы больны. Так как я все-таки медик, мне не составляло особого труда на глаз определить внешние симптомы вашего заболевания. Это — диабет. У вашей кожи бронзовый, свойственный диабетикам, цвет. Она не отличается особой бледностью, что можно ожидать от человека, только что вернувшегося из заключения, где он провел около года. Вы также продемонстрировали, насколько вы изнурены этой болезнью, старательно избегая всяких сладостей. Вы наотрез отказались от французского пирожного и даже от сахара, когда Ванда вчера утром предложила вам чашку кофе.
Наконец, при нахождении рядом с вами можно почувствовать при вашем выдохе какой-то сладковатый, фруктовый запах, что указывает на присутствие масляной кислоты в ваших легких.
На руках у вас не было перчаток, когда вы сжимали ручку ножа, приготовленного для Ингелоу, так как Мильхау, как режиссер, заставил вас снять перчатки по ходу действия и вы не могли не подчиниться его указаниям, не возбуждая при этом лишних подозрений. Кроме того, так как вы играли русского полицейского, то на вас были толстые кожаные рукавицы, в которых, конечно, не выполнишь столь деликатную операцию — поразить Ингелоу скальпелем в строго определенную анатомическую точку тела. Но вы все заранее рассчитали и не опасались оставить отпечатки пальцев, так как ручки ножа с изящными винтовыми нарезами. На витой поверхности ручки ножа отпечатки «рассекаются», но зато в желобках остается больше пота, чем его обычно можно обнаружить на гладкой ручке. Когда муха, невесть откуда появившаяся на сцене театра, начала упрямо садиться на ручку, не обращая внимания на пятна крови на лезвии, я впервые начал догадываться об истине. Городской токсиколог, известный специалист Ламберт, который может определить состав вещества, предложенный ему в ничтожных количествах, проделал анализ оставленного вами на ручке пота и сахара. Если он уже сделал спектроскопию, о чем я его попросил, то он, бесспорно, обнаружит присутствие в составе масляной кислоты. Это и был тот единственный факт, о котором знал Адеан, и никто другой об этом не догадывался. Он был единственным свидетелем, присутствовавшим вместе со мной и инспектором на сцене, когда муха упрямо садилась на ручку скальпеля. Он это заметил, как заметил и я, и эта догадка стоила ему жизни. Сегодня утром перед репетицией он сказал громко, обращаясь ко мне, так, чтобы вы слышали, что прочитал что-то о заболевании поджелудочной железы в медицинской библиотеке. Он также упомянул о докторе Гейзере и его автобиографии, которую он держал под мышкой, и грубо намекнул на муху, которая засвидетельствовала убийство петуха Робина. Вероятно, этим он надеялся вас запугать и принудить оказать ему помощь в его дальнейшей карьере. Он хотел, чтобы вы хорошенько надо всем поразмыслили… и вы неплохо подумали. Вы отлично знаете, что диабет — это заболевание поджелудочной железы, и вы, полистав книгу Адеана, увидели, что единственная ссылка там на мух касалась метода определения диабета. Из этого вы заключили, — а на это как раз и рассчитывал Адеан, — что он начитался всевозможной медицинской литературы, чтобы определить симптом вашего заболевания, а поведение мухи подсказало ему, что убийца должен быть диабетиком. Но вместо того чтобы принять шантаж Адеана, вы просто его убили, он и не предполагал о грозившей ему смертельной опасности. Он сам, по собственной глупости, предоставил вам такую возможность, согласившись сыграть роль Владимира лишь ради того, чтобы привлечь внимание Мильхау к своим беспомощным пьесам.
— Любой человек, прикоснувшийся к конфете, оставит на ручке ножа и сахар, и капли пота! — протестующе заговорил Леонард.
— Да, но никак не масляную кислоту. От ручки ножа исходил все тот же фруктовый запах, который чувствуется и при вашем дыхании. Такой же запах ударил мне в нос, когда я понюхал носовой платок, который вы бросили рядом с Полиной, когда только что ранили ее за кулисами. На платке достаточно масляной кислоты дл проведения точного анализа. Вы, вероятно, вытирали им лоб и руки, а все эти доказательства говорят о том, что вы — убийца.
— Не имея при этом никакого мотива?
— Вы ведь любите Ванду, не так ли? Поэтому вы представили ее Мильхау, тогда еще никому не известную актрису, и предоставили ей возможность попробовать себя на сцене. В картинной галерее вы сказали что Ванда похожа на ожог от рентгена, — замедленные последствия ее любви. Но в этот момент вы имели в виду не Роднея, а себя. Вы считали, что вам удастся преодолеть этот барьер, но постепенно осознавали, что теперь это вам не по силам. Может, она сама не позволила вам это сделать. Не в ее правилах излечивать свои жертвы. Она флиртовала с вами точно так, как и с Роднеем в картинной галерее, и это не ускользнуло ни от моего внимания, ни от внимания Полины. Когда вы вернулись в Нью-Йорк, отбыв тюремное заключение в Иллинойсе, вы обнаружили, что ей теперь на вас наплевать, и она даже не скрывала такого отношения к вам. Вы были слишком прозорливы, чтобы попасться на рекламную удочку Мильхау, инспирировавшего любовный роман между Вандой и Роднеем. Вы шпионили за ней, как и всякий ревнивец, как вы это сделали и в то утро, когда вы «нечаянно» застали нас с ней на террасе. Вам удалось раскопать о ней то, чего не знали другие, не знали даже ее близкие друзья, — ее тайную помолвку с Джоном Ингелоу, близкий его развод с Марго. Но вы все так искусно скрывали, что Ванда даже не догадывалась, что вы видели Ингелоу. Он был моложе вас, богаче и желаннее, так что вам приходилось расстаться со всякой надеждой занять его место. Ваше положение как ведущего партнера Ванды кануло в вечность. Восходящей «звездой» становился Родней, так как он был моложе и привлекательней, хотя вы, как актер бесспорно, значительно выше его. Для вас это было горькой пилюлей. За это вы ненавидели Рода. Вы ненавидели Ванду, женщину, которую когда-то любили, обожали, за ее непостоянство и неблагодарность. Вы ревновали к Ингелоу. Так как она не могла, или не хотела, стать вашей, то вы решили, что она не будет принадлежать и Ингелоу. И вы придумали такое убийство, основными виновниками которого становились Ванда и Родней, а вы оказывались в стороне. Вы замечательно хитроумно все устроили, подтолкнув Хатчинса рассказать эту старую историю о короле Англии, который по прихоти Сары Бернар играл Владимира в постановке «Федоры» в Париже, заранее будучи уверенным в том, что Ванда непременно захочет, чтобы и ее любовник повторил этот трюк, так как она любит во всем подражать этой великой актрисе, своему кумиру. Может, именно вы подбросили ей идею возобновления постановки «Федоры».