— О, так велит дзен, — пропел Энгус, — легко приходит, легко уходит. Мне нравится!
— Ты сможешь неподвижно сидеть в позе лотоса целый день, в то время как учитель кричит и бьет тебя специальной палкой? Уверен?
— Конечно, нет! — замотал головой Энгус. — Не верю, что эта дзюдоистка так живет. Хью сказал, что у них куча денег.
— Да, они богаты, — подтвердила я, — учитывая, сколько они отдают на благотворительность и что они освобождены от налогов. В принципе, только один человек из всей семьи должен работать в храме. А остальные Михори могут заниматься спортом, искусством и так далее.
Как Нана Михори, спасающая земли Камакуры.
— Неплохо, но на дзен не похоже. — фыркнул Энгус
Приехав в Камакуру, минут пятнадцать мы шли в Хорин-Джи. Пройдя через высокие храмовые ворота, я показала Энгусу на вход в храм, где толпились сотни паломников и туристов с фотоаппаратами.
— Помни, что надо разуваться перед входом, — сказала я, — впрочем, ты уже, наверное, видел такое в Индии. Если что, попроси туристов помочь тебе.
— Да ведь это немцы, — запротестовал Энгус.
Но я ушла, пытаясь напомнить себе, что Хью когда-то раздражал меня, а потом я его полюбила. Однако Энгус был другим. Он отталкивал людей, пищу — все, что было не таким, как он привык Он был эгоистичен и не имел ничего общего с буддийскими ценностями.
Я застала Акеми в разгар тренировки — она сидела в странной позе на мате неподалеку от своего доджо.
— Я думала, ты не придешь, — сказала Акеми, глядя мне в глаза.
— Хочу тебя предупредить, — вздохнула я, — что я бегала всего один раз. У меня не слишком хорошо получается. Кроме того, у меня болят ноги.
— Но ты ведь сделала это, да? — Акеми сменила позу. — Это классно. Иди сюда. Перед бегом желательно размяться минут десять.
Сначала дорога была ровной и широкой. Акеми сообщила мне, что, прежде чем я смогу заниматься серьезно, пара месяцев уйдет на тренировки. Ярдов через пятьсот дорожка сузилась и начала петлять между кипарисами и кедрами. В темном лесистом Хорин-Джи жара почти не ощущалась, хотя, возможно, дело было в том, что мы находились далеко от стального и цементного Токио.
Когда мы стартовали, я надеялась, что Акеми вырвется вперед. Вместо этого она несколько минут бежала с моей скоростью, а потом велела мне бежать медленнее.
— Ты двигаешься не с постоянной скоростью. Слишком много замедлений и ускорений, — сказала она. — Если бы ты так вела машину, полиция лишила бы тебя прав.
Я подумала о том, не стоит ли пойти шагом, но покорно замедлила бег и заметила, как Акеми тоже сбросила обороты. Через несколько минут, когда мое дыхание нормализовалось, я смогла заговорить.
— Ты уверена, что это называется бегом?
— Не торопи события, — захихикала Акеми.
— А что такое? — поинтересовалась я.
— Соревноваться с собой сложно. Если ты слишком волнуешься, хочешь быть лучшей и заставишь себя бегать в неправильном темпе, ты никогда не добьешься хорошего результата.
— Всегда себя переоцениваю, — вздохнула я. — Я была слишком уверена насчет тансу и не позаботилась о том, чтобы проверить его тщательнее.
— Я читала в газете, что мужчина, работавший в Гите, умер. Иногда все складывается так странно.
— Я не хотела, чтобы он умирал. Я просто хотела вернуть свои деньги. Он был мошенником: присвоил миллион триста тысяч иен...
— Откуда ты это знаешь? — спросила Акеми. — В газете об этом не писали.
— Я разговаривала с семьей, у которой он купил тансу.
На этом мое дыхание отказалось работать нормально, я больше не могла говорить.
— Правда? Они, должно быть, сильно сердятся!
— Да, но с этим ничего нельзя поделать. Я была в «Искусствах Гиты», но они отказались нести ответственность за Сакая. — И, чувствуя, как наваливается депрессия, я сменила тему: — Твоя мать нас не увидит? Она никогда не гуляет тут?
— Я же говорила, мама уехала, но тебе не стоит волноваться, даже если захочешь побегать одна. Когда-то моя мать пользовалась стоявшим тут недалеко чайным домиком, но с тех пор как чайную комнату устроили в доме, она перестала сюда приходить.
Этот чайный домик выглядит довольно старым, — сказала я, используя момент для того чтобы остановиться неподалеку от низенького домика напоминавшего детский. На крыше не хватало пары черепиц, деревянные двери были сломаны, но в домике имелись прелестные круглые окна, идеально подходящие для того, чтобы любоваться луной.
— Следи за своим темпом и думай об успехе! На последнем круге ты можешь идти шагом, только не стой на месте, — приказала Акеми.
Мы сделали еще один круг, прежде чем Акеми разрешила мне перейти на ходьбу, а сама побежала вперед. Ее ноги мелькали все дальше и дальше, пока сама она не исчезла из виду. Я шла вперед всего несколько минут, как Акеми снова пробежала мимо меня.
Деревянные двери чайного домика разбухли от влаги, так что мне пришлось прилично поднажать на них, чтобы попасть в небольшую квадратную комнату, выстланную татами. Согласно дзен, чайный домик был снабжен небольшим шкафом для посуды. Запах плесени поведал мне, что сырость и насекомые давно поселились в татами и забутонах — подушках для сидения, сваленных в углу.
— Ты не занимаешься! — крикнула Акеми, снова пробегая мимо, и мне пришлось выйти наружу и сделать несколько болезненных приседаний.
Чего мне действительно хотелось, так это пить. Недалеко протекал небольшой ручей, но я не была уверена в чистоте воды. Я уже собиралась отправиться к фонтанчику, бившему неподалеку от храма, когда прибежавшая Акеми принесла с собой две бутылки воды.
— Ты прочитала мои мысли, — сказала я, жадно хватая бутылку.
— Вода — это очень важно, я набрала ее в ручье у дома, — сказала она и сделала пару наклонов вперед. Ее дыхание восстановилось буквально в течение минуты.
Я даже позавидовала, поскольку обливалась потом и устала так же, как и в первый раз в парке Ёёги. Однако я подсчитала, что пробежала около мили без остановки.
— Моя мать не звонила тебе? — Акеми допила воду и снова принялась за упражнения. — Думаю, она тебя простила.
— И как это случилось? — Я была удивлена.
— Я сказала, что она несправедлива к тебе. Некрасиво было не брать то, что ты для нее купила. Этот комод должен стоять у меня в комнате, а мне совершенно наплевать на его возраст.
— Но если твоя комната будет заставлена антиквариатом, — задала я давно интересующий меня вопрос, — куда ты денешь свои медали и все, что есть в комнате сейчас?
— Мать хочет, чтобы я засунула их в шкаф. Глупо держать их на виду, я же не выигрывала ничего уже десять лет.
— Но ты всегда занимаешься в доджо.
— Это просто хобби. Я могу только что-то показать, — пожала плечами она.
— Почему ты не работаешь в храме? Ты же единственный ребенок, я думала, что ты наследница.
— Нет, — покачала головой Акеми, — в буддизме, как и в католицизме, женщина не может стать священнослужителем. Храм получит мой двоюродный брат Казухито. Уверена, что родители построили мне доджо, чтобы загладить чувство вины.
— Я тоже единственный ребенок, — сказала я. — Когда я росла, мне всегда казалось, что у меня есть все, кроме кого-нибудь, с кем я могла бы играть.
Я вспомнила, как родители повсюду таскали меня с собой, учили хорошим манерам, водили по музеям и ресторанам, но не привили любви к спорту. Проведя всего несколько часов с Энгусом, я поняла, что не хочу иметь брата, но я была бы рада, если б у меня была старшая сестра, показавшая мне мир тренажерного зала. Кто-нибудь вроде Акеми.
— Нет ничего хуже, чем когда кто-то чужой вторгается в твою жизнь, — сказала Акеми. — Казухито переехал к нам жить, когда нам обоим было двенадцать. Внезапно он стал получать лучшую пищу, прекрасные подарки, занимать лучшее место рядом с моим отцом в храме.