— Хью, когда услышишь это, — сказала я, прослушав собственный голос на автоответчике, — немедленно позвони господину Сёндаи насчет какой-то проблемы в Таиланде. Он будет дома. Телефон: ноль-три-четыре-три...
— Рей, где ты? — услышала я голос Хью и почувствовала, как подпрыгнуло сердце.
— Ты же должен быть на Окинаве, — проигнорировала вопрос я.
— Как будто я мог уехать после того цирка, который ты устроила! На улице было полно людей, не верящих, что с тобой все в порядке, полиция дышит мне в затылок... и что я могу им сказать, если понятия не имею, где ты?
— Мне нужно было побыстрее уйти из квартиры. В полиции знают, что я жива, я говорила с лейтенантом Хатой.
— Жива и с моим телефоном, — зло бросил Хью. — Я взял другой, но мне пришлось менять служебный номер.
— Господин Сёндаи сказал, что у вас могут быть какие-то проблемы в Таиланде.
— Это означает всего лишь еще одно путешествие в Пхукет, — вздохнул он, — переживу.
— Да, можешь отдать Энгусу мой неиспользованный билет, — сказала я и отключилась.
Я вышла на улицу. Скоро должны были начаться вечерние молитвы в храме.
Акеми появилась словно из ниоткуда. Казалось, еще секунду назад между деревьями никого не было, как вдруг возникла она в голубых брюках и темной блузке. Она была одета как крестьянка, но на ее стройной фигуре наряд смотрелся очень привлекательно.
— Я принесла тебе постиранные вещи и немного одежды. А еще ужин, — усаживаясь на землю, сказала она и вытащила из пакета рис, шпинат с соевым соусом, салат и бутылочку рассола. Это был самый вкусный и неожиданный пикник из всех, что у меня случались. Когда Акеми поведала мне, что это всего лишь остатки роскоши из холодильника, я была удивлена.
— Госпожа Танака готовит так, даже когда твоей матери нет дома?
— Отец и Казухито очень требовательны. Кроме того, это мой последний ужин.
— Что ты имеешь в виду?
— Я уезжаю на два-три дня, меня пригласили на показательные выступления в Кансае. С тобой все будет в порядке?
— Конечно, — сказала я, не чувствуя ни малейшей уверенности.
— Я оставлю доджо незапертым, там ты сможешь помыться. Только тихонько, нэ?
Вспомнив о бегуне, я все рассказала Акеми
— Раз у него была обрита голова, значит это один из монахов. Когда-то им разрешалось бегать тут. Это вина Казухито — он слишком мягок с ними. И считает это прогрессивной теологией.
— Бегун был очень удивлен, увидев меня. Надеюсь, он никому об этом не расскажет.
— Когда ты его видела? — спросила Акеми.
— Около пяти.
— Хм. Обычно в это время проходили молитвы, но их перенесли на шесть часов, в угоду Казухито. Какой-то монах взбунтовался против приказа настоятеля. Домо аригато, — поблагодарила меня Акеми.
— Не сообщай никому! — воскликнула я. — Зачем рассказывать о таких вещах, пока я тут живу?
— Скажу, что я его видела, — ответила Акеми.
— А что, если монах уже заложил меня?
— Значит, скажу, что мне рассказал об этом турист. Не волнуйся, этот вопрос я улажу. Просто держись за свой конец веревки, и все будет нормально.
— Мой конец веревки? — удивленно переспросила я.
— Ты же будешь продолжать бегать?
И, оставив меня наедине с мыслями, Акеми исчезла за деревьями.
Остаток вечера я изучала каталог рисунков дзен, приобретенных Национальным музеем. Звонил телефон, но, когда я подняла трубку, на том конце молчали, и я отключилась. Когда спустя несколько минут телефон зазвонил снова, я поняла, что звонили мне. Наверное, это был Хью, не желавший со мной разговаривать. Такое казалось возможным, но мысль об этом разбивала мне сердце.
Потом позвонила госпожа Кита. В трубке что-то шумело, и я с трудом разобрала, что она интересуется тем, как продвигаются поиски свитка.
— Вообще-то, я только что начала смотреть каталог... — сказала я.
— Что это за шум? — прокричала госпожа Кита. — Я вас почти не слышу!
Мне не хотелось сообщать ей, что я сижу с мобильником в чайном домике — это прозвучало бы слишком патетично.
— Думаю, это на линии, — успела сказать я, и разговор прервался.
В телефоне села батарейка. Согласно инструкции, зарядить батарейку можно было от любой розетки, но в чайном домике не было электричества. Я должна была искать розетку где-нибудь в Хорин-Джи.
Когда я направилась к главному храму и дому Михори, было уже совсем темно. Я была рада тому, что у меня есть брюки и обувь, поскольку в Камакуре водились змеи и ядовитые сороконожки.
Храм был закрыт. Безуспешно поискав какую-нибудь розетку снаружи, я посмотрела на свет в доме Михори, стоявшем чуть поодаль. Подойдя так близко, чтобы можно было заглянуть в окно, я увидела три силуэта в гостиной и голубоватый отсвет работающего телевизора. Несложно было догадаться, что Михори, как и любая другая семья, смотрят телевизор. Но я не видела его, когда приходила к Нане.
Я вспомнила о доджо Акеми. Можно было проскользнуть внутрь, включить в розетку телефон и не слишком опасаться, что меня сразу же заметят, поскольку доджо располагался довольно далеко от дома.
Войдя в сад, я тихонько прикрыла калитку, стараясь ничего не повредить, чтобы не быть замеченной, я киношным жестом достающих пистолет ковбоев вытащила из кармана джинсов телефон, подняла его над головой и помолилась Будде, чтобы он отвел от меня всякую опасность. Пара насекомых попалась мне под ноги, и я чуть не упала. «Они боятся тебя больше, чем ты их», — напомнила я себе и двинулась вперед.
Доджо был заперт, хотя Акеми обещала оставить его открытым. Безуспешно подергав дверь, я отступила.
Пришлось возвращаться к дому. Окна в его задней части были темными, но я узнала раздвигающуюся стеклянную дверь, ведущую в комнату, где Нана готовилась к чайной церемонии.
Сняв обувь, я влезла в комнату через открытое окно. В лунном свете можно было разглядеть, что в пустой комнате находятся лишь чайный столик, пара низких кресел и изящная лампа андон, стоящие в углу. Я подошла к розетке, в которую была включена лампа. Отлично, есть еще одно гнездо. Я включила свой телефон.
Повернувшись, краем глаза я уловила какое-то движение и замерла, но потом догадалась, что это была моя собственная тень, отражающаяся от застекленных портретов. Я посмотрела на фотографии родителей Наны Михори на буддийском алтаре.
Женщина казалась потупившейся, а рот мужчины несомненно выдавал человека сильной воли, оба были одеты в черные кимоно. Они явно принадлежали к поколению, пережившему войну и строящему лучшее будущее. Как бы они отреагировали, если бы узнали, что Нану не любит так много горожан и что в скором времени ее с дочерью могут выгнать из дома?
Кругом было темно и тихо, легко было представить, что души людей с портрета витают где-то рядом. Я напомнила себе, что родители Наны не жили в этом доме. Но меня мучило ощущение, что я где-то их видела. Прозрение наступило внезапно. Покопавшись в памяти, я наконец поняла, в чем дело. Я видела эти же два портрета в Денен-Чофу, когда рассматривала гравюры в доме Ному и Хару Идета, которые, как я теперь понимала, были родными братом и сестрой Наны Михори.
17
Времени на раздумья не было. Телевизор выключили, и я услышала шаги в коридоре.
Я проскользнула через окно и почти упала в сад. И только я вскочила на ноги, как в комнате вспыхнул свет, на который тут же полетели тучи бабочек. Кто-то раздраженно бормотал, приближаясь к окну. Я юркнула под куст и лежала там, пока этот кто-то закрывал окно. Наконец свет погас, и, набравшись смелости, я вылезла из-под куста. Хор цикад сопровождал меня всю дорогу до чайного домика, а я пыталась привести в порядок мысли.
Нана Михори использовала меня. Ей нужен был тансу Ному Идеты, но по каким-то причинам она не могла заполучить его напрямую. Она придумала историю про госпожу Киту и послала меня в «Искусства Гиты», чтобы я ни в чем ее не заподозрила.