Дабы удовлетворить кредиторов, Альвизе вынужден был продать не только большой особняк на рио Сан Барнаба, но и загородный дом на Торчелло, за который он почти ничего не выручил. Так как французские войска разорили доставшееся ему от первой жены имение во Фриуле, у него остался лишь маленький павильон на канале Брента, где среди книг, громоздящихся от пола до потолка, живет он Бог знает как в компании последнего старого мопса своей матери. Посему, даже если б он и захотел жениться вновь, невесты ему, безусловно, не найти. Эмилия Лаумер, которая решительно становится старой девой, помогает дяде управляться с книжной лавкой на рио Терра дельи Ассассини, что у нее весьма хорошо получается. Вы помните Пьеро Трапасси, который так элегантно одевался? В свое время он бесследно исчез, вполне возможно, что в одном из «каменных мешков» Мессира Гранде. На прошлой неделе мне встретилась Марчия Дзольпан, подстриженная под Тита и одетая в длинную малиновую ротонду и платье-чехол, начинающее входить в моду. Теперь она, кажется, всецело удовлетворена своим гордым и одиноким существованием, однако смех охватил меня при воспоминании о моих былых подозрениях, рисовавших ее в роли некой Медеи. Что же до постигших нас ныне горестей, то они отодвигают на второй план все личные дела, а тирания наших бывших правителей - ничто по сравнению с той, которую насаждает маленький уродец. Проявления его воли не знают границ. Серьезный и мрачный, с резкими жестами, нахмуренными бровями, грубой речью - и, Боже мой, каким акцентом! - требует он пушек, ружей, лошадей, продовольствия... Но все это ведомо Вам, моя дорогая Красавица. В единственной надежде, что наше пребывание в Чистилище когда-нибудь закончится, мы приспособились к ситуации. Что нам еще оставалось?.. И, как сказал Гоцци, «невозможно все время смеяться...»
ГАБРИЭЛЬ ВИТТКОП, ИСЧАДИЕ АДА
Интервью швейцарской газете «Lе Тетрs» 3 ноября 2001 г.
Манон Пюльвер: Какое определение вы дали бы «Некрофилу»?
Габриэль Витткоп: Это роман о любви, печальный, конечно, - ибо настоящий любовный роман не может быть слишком веселым, - но о любви вечной, поскольку она принимает различные формы; а любовь некрофила - лишь одна из форм этой вечной любви. «Некрофил» - грустная книга, потому что ее герой, Люсьен Н., пишущий дневник, находится во власти любовной скорби, и эта скорбь неизбывна: ему суждено всё время расставаться с любимыми - ибо он любит мертвых и совокупляется с ними - да, совокупляется! - но их физиологический распад предопределяет скорую разлуку.
- Но описание акта любви с трупом предполагает определенную жестокость...
- Вы говорите о жестокости, но ведь механизм любого полового акта весьма груб. Это как на испанских постоялых дворах - разница в условиях определяется тем, что гости приносят с собой. Люсьен Н. вкладывает в совокупление всего себя: душу, сердце и тело. Но моя книга не первая, где секс связан со смертью, далеко не первая! Достаточно прочесть «Сто двадцать дней Содома» моего дорогого и уважаемого Донасьена де Сада!
- В противоположность де Саду, в любви, которую питает Люсьен к своим мертвецам, есть огромная нежность. Вы что же, вербуете некрофилов?
(Габриэль Витткоп смеется). - Люсьен действительно любит мертвых, пусть и какой-то немыслимой любовью, но я не пытаюсь никого вербовать! Некрофилия - это редкость, аномалия, которую можно рассматривать как некий врожденный душевный узор. Не думаю, что некрофилом можно стать, и я сама не некрофилка. Но мысль о смерти не покидает меня, и я думаю, что всякая чувствительная душа находится под властью этой идеи, потому что вообще-то смерть - самое важное в нашем бытии.
- Телесный распад, некрофилия, агония, и тому подобные вещи - вот что вы любите описывать более всего. Считаете ли вы, что сказать можно всё?
- Главное не содержание, а форма. Конечно, нужна какая-то основная идея, но главное - это стиль. Во мне есть некоторая умственная жестокость, как и во всяком человеке. Нужно ее выразить в приемлемой форме, а приемлемую форму дает именно стиль. Сказать можно всё, но следует знать, как. Я за свободу мысли и поведения, но я ненавижу небрежность даже в одежде или манере говорить.
- В романе «Смерть С.» вы с поразительной точностью описываете агонию. Вам самой не бывало страшно"?
- Я боюсь агонии, как и всякое живое существо, но то, что я говорю о ней - это как заклятие. Я завидую тем, кто умер во сне, безболезненно и быстро. Я боюсь страданий, но истинный ужас мне внушает зависимость.