От всех этих лиц тоже пришли сочувственные телеграммы госпоже Карно: и от цесаревича, вскоре после того вступившего на русский престол, и от императрицы Елизаветы, через четыре года погибшей в Женеве от кинжала Луккени, и от короля Гумберта, через шесть лет застреленного в Милане Анжело Бреши. Госпожа Карно получила несколько тысяч писем с выражением сочувствия. Вероятно, среди них были письма от молодых политических деятелей — Жореса, Поля Думера... Преступление Казерио вызывало негодование у людей самых разных взглядов.
В пьесе Расина, которая должна была идти в Большом театре Лиона в день убийства Карно, одно действующее лицо спрашивает: «Зачем его убивать? Что он сделал? Почему?..» Этот вопрос мог бы выражать общее чувство.
II
Семья Карно — первая семья республиканской аристократии. Они — Ла Тремуйли или Монморанси французской буржуазии. С 13-го столетия в бургундском городке Ноле проживали судьи, нотариусы, адвокаты, священники, ученые Карно; если не ошибаюсь, их имя с незапамятных времен носят вблизи Ноле какие-то источники, старые деревья, кресты на дорогах. Был среди них и святой, но он составлял исключение: ни по характеру, ни по выбору жизни, ни по образу мыслей большинство членов семьи Карно к святым, видимо, не принадлежали.
Военных среди них не было. Не будучи дворянами, они не могли быть офицерами при старом строе. Еще во второй половине XVIII века в состав экзаменационной комиссии при королевских военных школах входил генеалог, который выяснял вопрос, имеет ли молодой человек по своему происхождению право быть принятым в школу. Однако незадолго до революции в этом вопросе, как почти во всех остальных, начинались некоторые послабления, и в 1771 году в одну из лучших военных школ Франции был, в виде исключения, принят 18-летний Лазарь Карно — «из семьи буржуазной, но живущей по-благородному», — такова была формула послабления. С родителей молодого человека была взята подписка, что ни они, ни их родители не занимались никогда ни торговлей, ни ручным трудом. Так получил военное образование дед убитого в Лионе президента республики, знаменитый деятель революции, прозванный — в очень тяжкую для него минуту — «Организатором Победы».
Теперь он канонизирован. Прах его покоится в Пантеоне, ему воздвигнуты памятники, и даже Вильгельм И, в той телеграмме, которая приведена в начале этого очерка, имел, конечно, в виду Лазаря Карно («Достойный носитель своего имени, президент Карно пал, как солдат, на поле брани»). У императоров и королей, собственно, не было оснований восторгаться Организатором Победы, голосовавшим в Конвенте за казнь Людовика XVI. Они все же им восторгались и при его жизни. Карно умер в изгнании, в Магдебурге; на родине к нему в ту пору, в двадцатых годах прошлого века, относились без большого восторга. Но Александр I, прусский король, другие монархи осыпали его знаками внимания.
Это был в самом деле в высшей степени замечательный человек, человек необыкновенных дарований, вероятно, самый выдающийся из всех деятелей Французской революции. Современная Франция чтит в нем его военные и гражданские заслуги. Мало известны научно-философские работы Карно, совершенно исключительные по глубине и смелости мысли. Быть может, не вполне заслуженно забыты и его поэтические произведения. С другой стороны, официальная легенда и официальная история приписали ему добродетели, которых у него никогда не было. Карно был вместе с Робеспьером членом Комитета общественного спасения. Он объяснял впоследствии, что, всецело поглощенный делом обороны Франции, не вмешивался в Комитете ни во что другое. Официальная история не без лицемерия приняла эту версию. На самом деле Карно, конечно, несет немалую долю ответственности за террор. Мне приходилось видеть в архиве поистине пропитанные кровью документы, на которых значится подпись Карно (он подписывался маленькими буквами на краешке бумаги). Современники это отлично знали, и после 9 термидора Карно был, можно сказать, на волоске от эшафота. Когда в Конвент было внесено предложение о предании его суду, кто-то из сторонников воскликнул: «Неужели у вас поднимется рука на человека, организовавшего победу?!» «Дрожь энтузиазма пронеслась по собранию, — рассказывает официальный историк, — великое сердце Конвента излилось в страстных рукоплесканиях, и партийная злоба разбилась у ног великого гражданина».