В 16.30 в воскресенье собор Святого Матфея походил на съезд Интерпола[55]. Никогда за всю историю секретной полиции в храме господнем не собиралась столь космополитическая компания агентов личной охраны. У Роя Келлермана, проверявшего меры по обеспечению безопасности президента Джонсона и семейства Кеннеди, было впечатление, будто он находится у новой Вавилонской башни. Соединенные Штаты имели достаточно людей, чтобы самим справиться с этим делом. В дополнение к группе Келлермана имелись отряды агентов ФБР и цвет агентов ЦРУ. Некоторых из них доставили на самолетах из-за границы, так как они владели иностранными языками. Однако убийство в Далласе, естественно, подорвало веру заграницы в способность американской полиции, в результате чего боковые приделы собора, хоры и даже алтарь кишели специалистами из особого отдела Скотланд-Ярда и Сюртэ, подвижными коротконогими японцами, пуэрториканцами и западными немцами в дождевиках с поясами и в черных очках. Келлерман проверял их, так же как они проверяли его и друг друга.
Термометр упал до тридцати с чем-то градусов по Фаренгейту. Замерзли последние цветы в Розовом саду. Ночь была неестественно тихой. Лишь перейдя Молл и посмотрев на восток, можно было понять, как обманчива эта тишина. События опять достигли одной из своих кульминационных точек. Все здание Капитолия было освещено. На огромном пространстве, куда падал его отсвет, четверть миллиона американцев ждали своей очереди проститься с Джоном Ф. Кеннеди.
Уже в 15.11 в воскресенье, меньше чем через час после прощальных речей, полиция Вашингтонского округа сообщила, что «возникает серьезная проблема в отношении людей, двигающихся к зданию Капитолия». Первоначальный план предусматривал, что бронзовые двери Капитолия должны оставаться открытыми для публики до 21. 00, «если это окажется необходимым». Но это было явно нереально. Некоторые из тех, кто пришел сюда первым, ждали здесь с ночи, закутавшись в пледы. Было девять часов вечера, когда Жаклин и Роберт Кеннеди вернулись в Капитолий. Как и все, они были поражены. Постояв на коленях у гроба, Жаклин Кеннеди последовала за Робертом к машине, но у двери она внезапно тряхнула головой и сказала:
— Нет, я хочу идти пешком.
Целых десять минут они медленно шли по извивающейся дорожке в направлении Ферст-авеню и Конститьюшн-авеню. Какой-то репортер спросил министра юстиции, что он думает об этой массе людей. Роберт посмотрел вокруг (к этому времени толпа достигла двухсот тысяч и продолжала быстро расти) и пробормотал:
— Потрясающе, потрясающе!..
Мученическая смерть так быстро изменила отношение к Джону Кеннеди, что даже самым близким ему людям было трудно к этому привыкнуть. Еще в пятницу утром его считали популярным молодым президентом, но спорной политической фигурой. Сегодня вечером он был спорным лишь для немногих. При жизни он знал Вашингтон, населенный друзьями и врагами. Смерть унесла с собой и дружбу и враждебное к нему отношение — их сменило поклонение. Бесконечная масса людей, которые едва продвигались вперед по пять человек в ряд, была не столько толпой, сколько собранием прихожан. Позднее наиболее искушенные из них снова обрели свой скептицизм, и сегодня трудно воссоздать или даже поверить в то чувство благоговения, которое они испытывали тогда. Однако в то время люди его действительно испытывали.
К полуночи через Капитолий прошло сто тысяч человек, а очередь за ним растягивалась на три мили — три мили дрожащих плеч и перехваченного от холода дыхания. Все еще по пять в ряд, очередь простиралась на семнадцать кварталов, потом на двадцать восемь, затем на сорок, и в четверть шестого утра полицейские сообщали вновь прибывшим:
— Мы должны закрыть двери в восемь тридцать. Идите домой — может еще пройти не более восьмидесяти пяти тысяч человек. Тем не менее люди продолжали стоять. Они не жаловались, но и не уходили. Они были здесь, они должны были быть здесь, и достаточно было уже одного того, что они здесь.
Тем, кто находился в эту ночь на Капитолийском холме, запомнилась самая приятная из всех когда-либо виденных толп: никто не толкался, не лез без очереди, не был груб. Было много родителей с детьми — семьи до девяти человек, но даже малыши, чувствуя настроение взрослых, не капризничали и вели себя тихо. Возможно, это было самым демократическим на памяти людей событием в Вашингтоне. Де Валера и члена команды катера «ПТ-109» пустили в Ротонду без очереди. Но де Валера был президентом Ирландской Республики, ему перевалило за восемьдесят и он был слеп. Из состава команды этого катера прибыло еще два человека, но они отказались от всяких привилегий. Тридцать шесть монахинь из Нью-Джерси приехали на заказном автобусе и встали в конец очереди. Так же поступили парень на костылях, женщина в кресле-коляске и другая женщина, еще не оправившаяся после операции ноги. Пятнадцатилетний сын Пьера Сэлинджера Марк простоял четырнадцать часов. Бывший боксер тяжелого веса Джерси Джо Уолкотт ждал восемь часов. Тут были фермеры из Виргинии и нью-йоркские дамы в норковых шубах.