Стоя на ступенях собора Святого Матфея, кардинал Кашинг ожидал приближения траурной процессии. Он был облачен в черную с красным мантию и высокую белую митру.
Когда Жаклин Кеннеди впервые увидела его, он показался ей «огромным». Кардинал сам только что увидел, как со стороны Роуд-авеню приближается гроб его президента. Смиренно склонив голову, он заплакал, но вскоре дрожащей рукою вытер слезы.
Как только военный оркестр закончил «Слава вождю» и заиграл гимн «Молитесь за усопших», кардинал распростер свои руки навстречу Жаклин Кеннеди и ее детям. Обняв и поцеловав вдову, он разрешил ей преклонить колена и поцеловать его перстень — жест, который он, твердо веря в отделение церкви от государства, при иных обстоятельствах никогда не допустил бы. Затем он, по словам вдовы, «словно пастырь, повел меня за собой».
Кардинал вскоре вернулся с церковным прислужником, державшим распятие, для традиционного ритуала и отпевания покойника перед церковью. Для лейтенанта Бэрда это явилось полной неожиданностью. Вместе со своей командой он отстегнул ремни на лафете, и, подняв гроб на плечи, они понесли его вверх по ступеням лестницы, как вдруг им преградил путь кардинал со святой водой. Положение восьми мужчин, несших гроб, было отчаянным. Тяжесть гроба была распределена неравномерно, и Бэрд, собрав остатки сил, поддерживал гроб сзади, в то время как скрипучий голос священника продолжал произносить слова, казалось, бесконечной молитвы. Лейтенанту никогда не приходилось слышать таких длинных молитв. Поскольку он ничего не смыслил в католической литургии, у него на минуту появилась страшная мысль. уж не месса ли это. Однако в тот момент, когда совершенно отчаявшийся лейтенант уже собирался шепнуть кардиналу: «Кардинал, пора двигаться дальше», — его высокопреосвященство, произнеся заключительные слова: «И да воссияет над ним вечный свет», поцеловав флаг, отступил в сторону. Вконец измученные лейтенант Бэрд и его помощники внесли гроб и осторожно опустили его на церковный катафалк.
На галерее хор запел григорианский «Субвените», а Бен Брэдли и еще восемь распорядителей старались как можно скорее рассадить участников процессии. С семьей Кеннеди не было никаких хлопот. Непредвиденные трудности возникли со знатными иностранными представителями. Это было заботой начальника протокола Энджи Дьюка и какой заботой! Хрупкий, болезненно восприимчивый, он работал без отдыха три дня и три ночи. Поело похорон ему предстояло провести два ответственных приема: от имени Жаклин Кеннеди в Белом доме и от президента Джонсона в здании государственного департамент та. И все же наиболее трудным испытанием был для него этот час в церкви. Все началось с того, что он обнаружил, что резервированные и распределенные им накануне вечером места были конфискованы помощником президента по административным вопросам Джеком Макналли для сотрудников аппарата президента Кеннеди. Дьюк был вынужден увести своих глав иностранных государств вправо, к часовне Святого Иосифа. Однако он, к своему великому ужасу, обнаружил, что с этого места алтарь не был виден.
Тогда Энджи принялся импровизировать. Поймав какого-то служителя церкви, он потребовал, чтобы перед гостями установили телевизор. Ему ответили, что хотя в соборе и имеется телевизор, однако не может быть и речи о том, чтобы включить его во время мессы. Дьюк решительно возразил, что именно об этом как раз и идет речь, поскольку на карту поставлены дипломатические отношения с девяносто одной страной. Наконец телевизор появился и его включили в сеть. Дьюк сообщил своим подопечным, что это — единственный телевизор во всем соборе, и они просияли. Однако настроение их значительно ухудшилось, после того как Дьюк начал их рассаживать. Только сейчас он понял, что просчитался, не приняв во внимание верхнюю одежду гостей. От его внимания ускользнуло еще одно важное обстоятельство. Император Эфиопии, король Бельгии и супруг английской королевы были опоясаны громоздкими мечами, что также требовало дополнительного пространства. Посадить на пятиместную церковную скамью лишь четырех гостей означало оставить без места двадцать человек — двадцать глав иностранных государств, которым пришлось бы стоять во время всей службы. Этого он не мог позволить. Оставалось только одно: потеснить всех сидящих. И вот, подобно кондуктору в переполненном автобусе, Дьюк стал упрашивать всех немного подвинуться. С брюзжаньем они уступили. Некоторые ситуации были просто комичными. Так, единственное свободное место, куда можно было посадить голландскую принцессу Беатрису, оказалось между Микояном и его телохранителем. Дьюк все же усадил ее туда, и, как она потом многозначительно сказала ему, «молитвы возносились в молчании». Без места оставался лишь премьер-министр Ямайки сэр Александер Бустаманте. Часовня была заполнена до отказа, и Энджи повел его к местам, где сидели губернаторы. Нельсон Рокфеллер вскочил, уступил ему свое место, и сэр Александер уселся. Тогда Рокфеллер принялся теснить своих коллег на скамье. «Они были словно сардины в банке, — вспоминал позднее Дьюк об иностранных представителях. — Всю мессу я простоял на ногах и волновался. Каким-то чудом нам все же удалось усадить их всех, но мне становится жутко при мысли о том, как это было сделано».