— Бабушка очень суеверна, она считает, что чёрная кошка приносит несчастье.
— А белая? — спросил Генри. — Если белая кошка сулит удачу, давайте перекрасим её и дело с концом.
Джудит улыбнулась, но было видно, что чувствует она себя неловко.
Вечером Ален вышел на прогулку. Он выбрал направление, противоположное тому, где находилась деревня, и, миновав парк, пошёл по едва приметной, заросшей тропинке. Слабый ветерок чуть шевелил высокую, давно не кошенную траву и листья редкого кустарника, за которым простирался большой луг. Дальше начинался лес; вдоль леса медленно шли двое. Девушку Ален узнал сразу по ярко-голубому платью, которое Кэт надела после обеда, а про мужчину сначала подумал, что это Генри, однако, приглядевшись, увидел, что волосы у него темнее, чем у Генри, — рядом с Кэт шёл Этвуд. Ален ускорил шаг, чтобы догнать их, однако вскоре передумал и свернул в сторону. Гулял он долго и, возвращаясь, снова увидел в парке голубое платье Кэт, но теперь с ней была Хильда.
— Он очень милый, — донёсся до него голосок Кэт.
«О ком это она говорит? — подумал он. — Если об Этвуде, то вот уж не сказал бы, что к нему подходит такое определение. Слишком он всегда сдержан и холоден, чтобы быть милым. Скорее, она говорит о Генри. Однако гуляла-то она с Этвудом…»
На следующий день Этвуд после завтрака предупредил Алена, чтобы тот не уходил из дома: на двенадцатичасовом поезде должен приехать доктор Браун. В начале двенадцатого Этвуд отвёз Алена в дом лесника, затем отправился на станцию встречать доктора; очевидно, он считал, что остальным обитателям замка незачем знать про этот визит. Осмотрев Алена, доктор разрешил ему снять тёмные очки и впредь прибегать к ним лишь при ярком солнце. Прервав выражения благодарности, доктор Браун ворчливо заметил, что лечение ещё не окончено и что для полного восстановления зрения необходимо в точности следовать всем его рекомендациям. Затем Ален вместе с Этвудом направились домой, а лесник повёз доктора на поезд. По дороге Ален несколько раз ловил на себе изучающий взгляд своего спутника, пока тот не бросил вскользь:
— Без очков вам лучше.
Тёмные очки действительно очень не шли Алену: у него было живое и выразительное лицо с открытым взглядом ясных карих глаз, отражающее общительность и темпераментность натуры, а тёмные очки, закрывая глаза и подчёркивая ещё не прошедшую бледность, делали его каким-то бесцветным и словно бы застывшим.
— Ален, вы говорили, что ваша семейная профессия — торговля картинами? — спросил Этвуд.
— Да, верно. Мой дед вообще антиквариатом интересовался, а отец — только картинами.
— Выгодное занятие?
— Как вам сказать… Хорошие картины стоят дорого, а покупателя на них не сразу найдёшь. Если есть возможность не спешить с продажей, можно неплохо заработать. Дед оставил отцу солидное состояние, а отец всё вложил в картины. Кое-что ему было жалко продавать, и постепенно у него образовалась собственная коллекция. Он рано умер, мне тогда было всего два года.
К ужину они чуточку опоздали, и, когда вошли, все уже сидели за столом. Джудит разговаривала с Генри; когда Ален подошёл к своему месту, она повернула голову и окинула его недоумевающим взором, словно сразу не поняв, что именно в нём изменилось, потом посмотрела внимательнее, а встретившись с ним взглядом, смутилась и отвернулась.
— А мы думали, вы всегда ходите в очках, — сказала Хильда.
— Периодами. Ношу, когда глаза болят, а сейчас лучше стало.
— Мы за вас очень рады, — улыбнулась Кэт. — Без очков вы совсем другой.
— Лучше или хуже? — тоже улыбнувшись, спросил Ален.
— Так вы намного симпатичней.
— Благодарю за комплимент.
— Очки здорово меняют лицо, — важно сказал Генри, — недаром все шпионы ходят в очках.
Ален внутренне напрягся, а Этвуд невозмутимо спросил:
— И много ты видел шпионов?
— Видеть не видел, а в романах всегда так пишут.
Сам того не подозревая, на помощь им пришёл Томас:
— Генри читает одну бульварную литературу, причём поглощает её в таких количествах, что диву даёшься.
— Я читаю то, что мне нравится, — вызывающе сказал Генри. — По крайней мере я не лицемер и не ахаю от восторга над модными вещами лишь для того, чтобы все считали, что у меня хороший вкус.
— Ты у нас вообще ходячая добродетель, — иронически заметил Томас.