— Я должен извиниться перед вами, — послышался затем голос Этвуда. — очень сожалею, что в вашем присутствии позволил себе лишнее.
Больше Ален ничего не услышал (Этвуд вошёл внутрь) и направился в библиотеку.
Утром он проснулся необычно рано. Спать больше не хотелось, он потянулся, сел и пошарил на столике, разыскивая взятый из библиотеки альбом, не нашёл, обвёл взглядом комнату и обнаружил его на подоконнике. Подойдя к окну, он увидел внизу Этвуда, причём за весьма странным занятием: набрав горсть мелких камешков, он один за другим бросал их в чьё-то окно. Интуитивно почувствовав, что Этвуду будет неприятно обнаружить, что его заметили, Ален отодвинулся под прикрытием шторы. Филип, отбросив оставшиеся в руке камешки, делал знаки, смысл которых был ясен и Алену: он звал кого-то выйти и показывал на место, где будет ждать — у застеклённого павильона. Ален из любопытства последил за подъездом, но оттуда никто не появился. В доме было ещё два боковых выхода, и через четверть часа он понял, что дальнейшее наблюдение бесполезно. До завтрака было ещё далеко, и он решил, пока все спят, сходить на реку. Купаться по-настоящему он ещё не мог и собирался только зайти в воду, так чтобы не намочить плечо. Прихватив полотенце, Ален вышел из дома и направился через парк к реке. По дороге на глаза ему попался искусственный грот, и он вошёл туда, привлечённый журчанием воды; грот он видел и раньше, но внутри не был. В рассеянном сумраке грота светилась большая чаша из очень светлого, почти белого камня, из её середины била тонкая струйка воды и, рассыпаясь мелкими брызгами, с тихим плеском падала обратно. «Наверно, здесь очень красиво, когда на чашу падает солнечный свет, — подумал он. — Надо будет зайти сюда вечером, когда солнце низко; тогда здесь должно быть светло».
К плеску воды примешался звук человеческого голоса. Ален шагнул к выходу: на тропинке появился Этвуд с Кэт. После секундного колебания он отступил назад: ему казалось, что встреча с ним сейчас будет неприятна Этвуду, и он решил подождать, пока они пройдут мимо.
Этвуд с девушкой остановились напротив грота. Кэт, в лёгком цветастом платье, слишком лёгком для столь раннего часа, зябко поёжилась.
— Холодно? — спросил Этвуд.
— Когда идёшь, ничего, а на месте — зябко.
Она стояла, помахивая ярким красным цветком на длинном стебле в левой руке, а правой безуспешно убирая со лба волосы, которые дующий ей в спину ветер бросал на лицо. Ален ожидал, что Этвуд после её слов снимет пиджак и даст ей, однако он вместо этого вдруг взял её за талию, привлёк к себе и стал целовать. Очевидно, для Кэт это явилось такой же неожиданностью, как и для невольного свидетеля этой сцены; вначале она растерялась, а затем упёрлась в грудь Этвуда руками и попыталась оттолкнуть его, но он держал её крепко и не отпускал.
«Похоже, Томас прав, — подумал Ален. — Тоже мне, Дон-Жуан. Она же ещё совсем ребёнок, нашёл кому голову кружить. А я-то в каком идиотском положении оказался! И выходить теперь уже поздно. Только б они сюда не заглянули!»
Между тем Этвуд оторвался от её губ и отпустил девушку. Несколько секунд Кэт молча смотрела на него широко раскрытыми глазами, её приоткрытые губы подрагивали, словно она собиралась разрыдаться. На лице Этвуда отразилось смятение.
— Простите меня, — виновато сказал он, коснувшись её руки, Кэт, вздрогнув, отступила назад, и Этвуд опустил руку. — Мне не следовало этого делать. Почему вы плачете? Я вас напугал? Не бойтесь. Если хотите, я уйду.
— Нет, — едва слышно вымолвила девушка.
Очевидно, Этвуд не совсем понял, к чему относится её «нет», в его движениях сквозила нерешительность. Он снова коснулся её рук, и на этот раз она их не отдёрнула, тогда он медленно обнял её и, не встречая больше сопротивления, покрыл её лицо быстрыми, короткими поцелуями.
Ален прикинул, удастся ли ему незаметно выскользнуть из грота и убраться восвояси, но Этвуд с Кэт стояли слишком близко. На лице Кэт появилась робкая улыбка, и она обвила его шею руками.
«Совсем вскружил девчонке голову, — думал Ален, когда они ушли, так и не обнаружив его присутствия. — Положим, я сам не ангел, но заводить роман на глазах у своей невесты… да и с кем? Её лет шестнадцать — семнадцать, не больше. Если захотел поразвлечься, нашёл бы другую. Жаль её — такая милая… Однако она ведь знает, что Джудит — его невеста. Может, она поэтому вначале чуть не заплакала? Оттого, что для него это не всерьёз? Или просто от неожиданности? А с Ником он не из-за козы поругался, а из-за неё самой, это и дураку ясно. Если она и правда не поняла в чём дело, то значит, она ещё совсем ребёнок».