— Не то, чтобы надела я с этим платьем, — говорит она. — Но, по меньшей мере, они подходят.
Офелия ставит кремовые сандалии из одних ремешков передо мной, и я их примеряю. Бюстгальтер неудобный - вероятно любой бюстгальтер я еще долго не надену - врезается в кожу. Я пытаюсь исправить это, но бой заканчивается через 6 секунд. Понимаю, что должно быть выгляжу сейчас совсем неженственно, стаскивая малоэластичные бретельки с плеч и морщась от дискомфорта. Когда, как кажется, мне удалось с этим справиться, я расслабляю плечи и неловко стою на месте.
— Ты хорошо выглядишь, — говорит Виктор, сидя в кресле с газетой на коленях.
Ты тоже…
— Спасибо, — отвечаю я и отвожу взгляд.
Я никогда так раньше не боялась ловить его взгляд. Унижение сильнее, чем я думала. Чем больше он смотрит на меня, тем больше паранойи просыпается во мне по поводу того, какие мысли роятся сейчас в его голове. Я не знаю, что на меня нашло прошлой ночью. Я вошла в его комнату со страстью и похотью в глазах, но в каком-то смысле это не моя вина, а вина психического мазохиста во мне.
Но он позволил мне. И я не знаю, что и думать. Понимаю, что он не получил от этого удовольствия, да я и не ждала, но только один из нас чувствует себя неловко. И это я.
Виктор встает со стула, а газету оставляет на столе. Из правого кармана он достает наличные.
— На одежду для дочери, — говори он, кладя деньги в руки Офелии. — Тут достаточно также и для оплаты потраченного времени.
Она кладет деньги в свой карман.
— Я полагаю, мы закончили, — говорит Офелия. — Если вы когда-нибудь решите сюда вернуться, то знаете, как меня найти. Для вас цена останется прежней.
Виктор кивает.
— Обязательно, — отвечает он.
Офелия поворачивается ко мне со сдержанной улыбкой.
— Держи его в узде, — произносит она. — И просто попробуй каблуки. Ты выглядишь великолепно в них.
— Я подумаю об этом, — в ответ улыбаюсь я.
Она гладит меня по руке, проходя мимо, подбирая свою сумочку с пола по дороге к выходу.
Еще долгое время после ухода Офелии я всматриваюсь в дверь, не потому, что думаю о ней, я не могу заставить себя взглянуть на Виктора.
Он встает передо мной и берет мои локти в свои руки. Я стою со скрещенными на груди руками.
— Сэрай, — говорит он.
Я поднимаю взгляд прежде, чем Виктор сможет, что-либо сказать, бормочу:
— Прости меня… Виктор… я не сумасшедшая… мне очень жаль.
— Не надо, — отвечает он.
Я просто смотрю на него.
— Ты хорошо играешь, — продолжает он.— Ты когда-нибудь думала играть профессионально?
Проходит много времени, прежде, чем я смогла что-либо сказать.
— Я думала о сцене, — отвечаю я, и он убирает руки с моих локтей. — Но меня больше это не интересует. Мне просто нравится играть для себя.
Дабы снова избежать зрительного контакта, я подхожу к дивану и начинаю складывать одежду в аккуратные кучки.
Не поворачиваясь к нему лицом, я продолжаю:
— Я не имею понятия, что буду делать, когда приеду к тете, но что-нибудь придумаю. Пойду на какие-нибудь курсы, и тогда, может быть, уеду. — Я не могу закончить, так как не знаю, что сказать. Я избегаю его, с тревогой теребя одежду в руках. — По крайней мере, со мной будет все хорошо, когда я её увижу. Возможно, сейчас она примет меня, особенно, когда на мне одежда не из магазина, где все за доллар.
— Ты можешь пообещать одну вещь? — спрашивает Виктор.
Я поворачиваюсь к нему.
— Мне кажется, я задолжала тебе куда больше, — говорю я. — Что?
— Ты будешь иногда играть для меня.
— Что ты имеешь в виду?
Он наклоняется за спинку книжного шкафа и достает другой чемодан. Затем он подходит ко мне, кладет его на диван и открывает.
Но чемодан пуст. Он кратко указывает на мою кучу одежды.
— Наш самолет через час, — говорит он. — Отныне и до тех пор, пока не скажу иного, ты Изабель Сейфрид и тебе удобно в новой шкуре. Ты энергичная и остроумная, но позволь говорить мне, за исключением тех случаев, когда ты чувствуешь нужду отстоять свое мнение, даже если тебя не спрашивали. Ты ничего не боишься, еще ты уязвима, что как ты знаешь, негласно становится сильным оружием для мужчин. Им нравится чувствовать себя теми, кто может сломать человека. Ты богата, хотя никто не должен знать, откуда деньги, просто у тебя столько, что куры не клюют. И единственный, кто может приручить тебя, это я. Что практически наверняка, мы демонстрировали, по крайней мере, дважды в течение этой миссии. И что бы я ни попросил тебя сделать, не думая делай, так как это может быть вопросом жизни и смерти. Всё понятно?
Я тупо уставилась на него.
— Ты берешь меня с собой? — В моей голове крутится около 50 вопросов, но только этот я смогла выдавить из себя.
Он подходит ко мне.
— Да, — отвечает Виктор. — Я беру тебя с собой на дело, потому что хочу, чтобы ты увидела всё своими глазами. Тебе нужно понять, что моя жизнь не для тебя.
Он берет мои руки в свои и садится вместе со мной на диван, отодвигая чемодан в сторону.
— Надеюсь, это поможет тебе принять другую жизнь где-нибудь еще. Жизнь, в которой присутствуют учеба в колледже, работа, друзья и парень.
Виктор сжимает мои руки, я пристально смотрю на него, обдумывая его слова и причины действий. На мгновение мне интересно, кого из нас двоих он больше пытается убедить.
— Сэрай, слушай меня внимательно, — говорит он. — Если ты поедешь со мной, то нужно понять, что тебя могут убить. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого избежать, но нет никакой гарантии, ведь неважно насколько ты мне доверяешь, тебе не стоит ни при каких обстоятельствах доверять кому-нибудь полностью. В конце концов, ты можешь доверять лишь самой себе. Я не твой герой. Я не твоя половинка, которая смогла бы предотвратить все плохое, что случилось с тобой. Всегда доверяй своим инстинктам в первую очередь и мне, если ты выберешь последнее.
Я настороженно киваю.
— Так что ты выбрала? — спрашивает он. — Франция или Лос-Анджелес?
Мне и не нужно было думать об этом, потому что я знаю, чего хочу, но притворяюсь, что обдумываю варианты, дабы казаться менее иррациональной.
— Лос-Анджелес, — на выдохе отвечаю я.
Виктор некоторое время смотрит мне в глаза, на лице застыло выражение недоумения и сомнения.
Он встает и поправляет свой костюм.
— Тогда пакуй свои вещи, — говорит он, уходя. — Мы уезжаем через 10 минут.
Глава 30
Виктор
Я надеялся, что она выберет Францию, но прекрасно понимал, что она предпочтет лучше поехать со мной. Я все также мог тихо и спокойно доставить её во Францию, обеспечить всем необходимым, все это можно было бы осуществить без особых последствий. Но я совсем позабыл о мотивах Сэрай. Она может умереть в Лос-Анджелесе, но она была вправе выбирать свою дальнейшую судьбу сама. Я изложил все возможные последствия её выбора, хотя и не сказал всего, но это уже сугубо моя ошибка. Я не могу позволить себе обдумывать то, что она может или не может делать, потому что в этом бизнесе иногда вопрос жизни и смерти появляется совершенно неожиданно, когда меньше всего ждешь. И такого рода развития событий она должна испытать.
Возможно, часть меня надеется, что Сэрай не придется проходить через все это, и тогда я буду свободен от недостатков, когда речь заходит о ней. Но другая часть, та часть, с которой я до сих пор борюсь, которая привезла её с собой…
Это совершенно другая проблема.
Если она выживет, я найду необходимость противостоять этому.
Если она умрет… если она умрет я вернусь к моей обычной жизни и никогда не поставлю себя снова в подобную ситуацию.
— Его имя Артур Гамбург, — говорю я, кладя конверт на колени Сэрай, сидящей рядом со мной в частном самолете. — Он владелец «Гамбург и Шилдс», самого успешного агентства по недвижимости на западном побережье. Но чем более прибыльно предприятие, тем больше оно уходит в подполье.
Привлеченная моим молчанием, она смотрит на фотографию, которую она достала из конверта.
— Чем он помимо этого занимается? — спрашивает Сэрай, я прекрасно знал, что она это сделает.
— Это неважно, — отвечаю я.— Я рассказываю все, что тебе нужно знать.
Она качает головой.
— Но ты знаешь больше, — обвиняюще произносит она.
— Да, — признаюсь я, — но как твой наниматель. Никогда не спрашивай о личности, пока не выяснишь, как будешь её ликвидировать. Чем он занимается, кто его жена, дети, преступник ли он, это неважно. Чем меньше ты знаешь о личной жизни, тем меньше эмоций затрагиваешь. Я даю фото, рассказываю о частых местонахождениях и привычках, обозначаю то, каким образом я предпочитаю убивать: грязно и публично в целях передачи конкретного послания или же тихо и скрытно во избежание расследования, а затем ты уже заботишься об остальном.
Некоторое время она размышляет, фотография Артура Гамбурга зажата в пальцах.
— Подожди, — говорит она. — То есть ты имеешь в виду, что убиваешь не только плохих людей. Но также и невинных?
Мой рот расплывается в легкой улыбке, что для меня не свойственно.
— Невинных людей не бывает, Сэрай, — повторяю ей её же слова, сказанные однажды. — Дети, да, но остальные настолько же невинны, как ты или я. Если тебе станет лучше, то думай об этом так: если на тебя идет охота, то ты должна сделать что-то или же быть вовлеченной в нечто нелегальное или плохое, как ты это называешь.
— Я думала, что ты говорил, я невинна, — напоминает она. — И поэтому ты меня не убил.
— Ты была, — говорю я. — У меня не было приказа убивать тебя. Предложение Хавьера было частным делом, оно не от моего нанимателя. Частные дела - это убийство невинных людей. Жены хотят смерти своих мужей из-за наследства. Мужчины убивают своих любовниц из-за ревности и мести. Я не берусь за такие дела, а мой наниматель никогда не предлагал подобного. Мое кредо - это преступность, правительственная коррупция и множество других вещей, что делают плохих людей плохими. И иногда мы устраняем людей, которые могут быть невинными, но представляют угрозу для множества ни в чем не повинных людей.