В комнату проникает солнечный свет, когда американец открывает дверь двумя пальцами руки, занятой чемоданом.
— Ты вскоре освободишься — говорит он и выходит со мной за дверь. — Сообщи Хавьеру, что я свяжусь с ним, пусть он не теряет и не выкидывает номер моего сотового, по которому я звонил ему в последний раз. — Он также двумя пальцами закрывает дверь, и я слышу, как изнутри Изель злым голосом проклинает нас, когда мы покидаем ее.
Он сопровождает меня на пассажирское место, и закрывает дверь после того как я оказываюсь внутри. Капот открывается, и он прячет внутри него свой чемодан и черную сумку.
Я слышу приглушенные выстрелы с улицы, когда он стреляет по двум шинам на каждом грузовике, припаркованным спереди.
Он закрывает дверь с водительской стороны и смотрит на меня.
— Пристегни ремень, — говорит он и отводит взгляд от моих глаз, поворачивая ключ в замке зажигания.
Машина заводится, пока я быстро пристегиваю ремень безопасности.
— Ты стреляешь в женщин, — тихо произношу я.
Он выезжает задом с грязного участка перед странным придорожным мотелем, который больше похож на пятизвездочную хибару.
Американец нажимает ногой на тормоз и снова смотрит на меня.
— Свежие раны, — говорит он и снова приводит машину в движение. — Она будет жить. И ее трудно назвать женщиной. — Он отъезжает, гладкая черная машина поднимает облако пыли позади нас.
В этом смысле он прав. Изель женщина, но она не заслуживает, чтоб с ней обращались как с женщиной и это ее вина.
Пока мы едем по пыльной магистрали, удаляясь от мотеля, американец протягивает руку к консоли между нами и достает маленький черный телефон. Проведя пальцем по экрану, он включает динамик и внезапно голос Изель заполняет машину. Сначала я в замешательстве, но вскоре понимаю, в чем была причина, что он оставил свое длинное пальто в комнате.
Я слышу голос Изель по крошечному динамику.
— Он ушел! Встань и развяжи меня! Быстрее!
Шелестящий звук заглушает ее голос, а затем появляется странный, непонятный шум.
—Убери эти веревки!
Один мужчина выжил?
Я смотрю на американца, чьи глаза сосредоточены на дороге, но его уши слышат голоса, раздающиеся из телефона в его руке. Он знал. Он все время знал, что один из них лежал, притворяясь мертвым. Я вздрогнула при мысли, что перешагивала его тело или проходила мимо так близко, что он мог схватить меня за лодыжку и повалить рядом с собой.
Из динамика раздается больше шаркающих и потрескивающих звуков. Я слышу, как Изель приказывает мужчине дать ей телефон и секундой позже, она говорит с Хавьером.
— Si2, Хавьер. Он забрал ее. Он убил их. Нет.
Она замолкает, пока Хавьер, я знаю, даже не слыша его, сыплет угрозами на другом конце телефона.
— Si, — говорит она сиплым голосом, будто ее вынуждают соглашаться, хотя ей дается это нелегко.
Затем я слышу громкий выстрел и сразу же глухой стук! Я только могу предположить, что она только что убила мужчину, который помогал ей, в порыве гнева от того, что сказал Хавьер.
Все стихло. Может, Изель ушла из комнаты. Проходит несколько секунд, но все также тихо, кроме слабого гудения самого динамика. Американец, известный тем, что его лицо ничего не выражает, кажется разочарован. Он отключает телефон, опускает окно около себя и выкидывает телефон на дорогу. Затем он резко разворачивается и едет в противоположном направлении.
— Я так понимаю, ты не услышал того, что хотел услышать? — Осторожно спрашиваю я.
Он убирает руку с руля и кладет ее на ногу.
— Нет, — отвечает он.
— Ты все еще сомневаешься в моих словах, — произношу я.
Боковым зрением я замечаю, что он чуть поворачивает голову, чтобы видеть меня. Мне неуютно, когда я встречаюсь с его взглядом. И всегда будет неуютно.
Но он не отвечает.
Минутой позже, я произношу:
— Я не шлюха. Она просто пыталась разозлить тебя, на случай если ты пожалеешь меня.
Может быть, я оскорбляю его умственные способности, точно также как Изель в определенный момент, но я, таким образом, защищаюсь от обвинений. Я хочу, чтобы он знал. И я не хочу, чтоб он так думал обо мне.
Я продолжаю, наконец, смотрю на него, когда его взгляд снова перемещается на дорогу.
— Начнем с того, что ты никогда не испытывал ко мне жалости.
И снова моя попытка вовлечь его в разговор кажется незамеченной, я сдаюсь и прислоняюсь головой к окну.
— Я знаю, что ты не шлюха,— говорит он.
Глава 5
Это было редкостью, чтобы я видела какую-либо еще часть Мексики, кроме других бараков. Хавьер был не особо хорош в экскурсиях или ранних воскресных поездках. Я была заперта большую часть своей жизни за теми заборами, покинув их только, когда я и Лидия с другим девочками были перевезены, пока Хавьер встречался с другими наркобаронами. Это был способ Хавьера охранять нас, на случай если сделка плохо завершиться. Но это было в основном ночью, поэтому сейчас немного боюсь, наблюдая из окна автомобиля на проносящиеся мексиканские пейзажи.
Мы едем уже два часа.
— Я хочу есть, — произношу я.
Проходит несколько секунд, прежде чем он отвечает.
— В этой машине нет ничего, чтобы поесть.
— Ну, мы можем где-нибудь остановиться?
— Нет.
Если бы я могла заставить его прекратить, вот так отвечать на мои вопросы, я была бы почти удовлетворена.
—Если ты беспокоишься, что я попытаюсь убежать, мы можем подъехать к автомагазину. Я ничего не ела со вчерашнего утра. Пожалуйста.
— Здесь нет таких магазинов.
— Где здесь?
Тут мой голод отступил на второй план.
— По крайней мере, скажи мне, где я провела последние 9 лет жизни.
Я видела дорожный знак несколько минут назад, но не узнала его. Единственные карты которые я видела, были карты в учебнике 1997 года в средней школе.
— Сейчас мы находимся в 5 милях к югу от Нкацари де Гарсия.
Я вздохнула разочарованная собой, потому что и это ни о чем мне не сказало.
— Ты в двух часах езды от Соединенных Штатов.— Говорит он, чем ошарашивает меня.
Я полностью разворачиваюсь на сидении, прижимаясь спиной к двери машины.
— Но ты говорил я была… это звучало будто я была в нескольких днях от границы.
— Нет, я сказал, что расстояние больше, чем я хотел бы находиться в твоей компании.
С сердитым видом я скрещиваю на груди руки. Я понятия не имею, где я торчу, ужасно злюсь на него и не скрываю этого. Мое лицо принимает покорное выражение, когда я вспоминаю, где и с кем я нахожусь.
— Это то, куда мы едем?— спрашиваю я. — Мужчина, которого ты должен убить для Хавьера, находится в Соединенных Штатах?
— Да.
Тишина.
Я ударяюсь в слезы. Они вытекают из ниоткуда, обжигая мои глаза. Но я плачу, не потому, что мой дом недалеко отсюда. Я плачу из-за его странного, равнодушного отношения, и что достаточно каких-то коротких ответов, чтобы мне, образно говоря, захотеть застрелиться. Я рыдаю в ладони, выпуская свой страх и досаду на Американца, а также все, что спрятано глубоко внутри меня: облегчение, что я наконец-то убежала; страх, что меня вернут обратно; волнение за Лидию которую побьет Изель; понимание, что я нахожусь в ситуации, где трудно что-то решить; голод в животе; сухость в горле; невозможность помыться за последние два дня; осознание что я могу умереть в любой момент. Единственное, что я могу считать хорошим, - это то, что я все еще жива и нахожусь не так далеко от дома, как мне казалось раньше.
Я чувствую, что машина сворачивает направо и выезжает на другую дорогу.
Я смотрю на него, шмыгаю носом, сдерживая слезы. Ладонями я вытираю щеки. Он так и не говорит ничего, он не пытается утешить меня или задать вопросы. Кажется, ему плевать, а мне плевать на то, что ему плевать. Другого я от него не ожидала.
Через тридцать минут или около того, мы останавливаемся у старого придорожного магазина. У входа припаркован всего лишь один грузовик, белый форд с ржавчиной на дверях.
— Хочешь есть, — произносит американец, заглушив мотор, — зайди и поешь.
Я удивлена, что мы вообще остановились, тем более для того чтоб накормить меня. Он обходит машину и открывает дверь с моей стороны, наверное, больше для того чтобы показать, что он всегда рядом, нежели показать что он джентльмен. Он стоит и терпеливо ждет, когда я выйду. Наконец, я выхожу, как только надеваю на голые ступни шлепанцы с пола.
Это место нельзя назвать придорожным кафе, думаю для этого здесь должно быть больше столов, но здесь есть, где посидеть и поесть, в темном углу около единственной черной двери. У меня подогретый сэндвич с курятиной из холодильника, у американца только черный кофе. Мы оба выглядим здесь ни к месту. Очевидно, что ни в ком из нас не течет испанская кровь, место, не является туристическим городом, и он одет в дорогие черные брюки и туфли, которые вероятно когда-то блестели, но сейчас покрыты толстым слоем грязи. Знаю, от меня плохо пахнет. Не помню, когда в последний раз я пользовалась дезодорантом.
Я проглатываю половину куриного сэндвича и жадно выпиваю практически всю воду из бутылки. Я давно уяснила, что в таких местах нельзя пить воду, кроме как из бутылок, иначе можно отравиться.
Американец потягивает кофе, читая местную газетенку. Со стороны мы могли бы сойти за нестандартную женатую пару, которая завтракает в типичном американском городке. Нестандартная, потому что мне всего двадцать три года, а американцу, он старше меня. Может быть за 35.Если бы я ничего не знала о нем, и однажды увидела его, сидящим за столом, как сейчас, с ногами на полу и локтями на столе, я бы посчитала его привлекательным для взрослого мужчины. У него приятные черты лица, несмотря на щетину, острые скулы и пронизывающие сине-зеленые глаза, которые, кажется, все подмечают, но ничего не выражают. Он очень высок, худощав и имеет устрашающий вид. Я нахожу, что он пугает меня больше чем Хавьер, даже не говоря ни слова. Тем не менее, я чувствую, что мне лучше находиться в бегах с американцем, чем быть рядом с такими как Хавьер.