Выбрать главу

Гвиберт описывал ситуацию, необычайно похожую на историю Уильяма из Норвича. Как и юноша из Бове, Уильям происходил из уважаемой семьи; считалось, что Божий перст указал на его истерзанное тело в Страстную пятницу, а обнаружили его на следующий день, в Великую субботу; местные монахи впоследствии поддержали почитание Уильяма. Но жители Норвича проявили тот же скептицизм, который выказывал Гвиберт относительно юноши из Бове. Судя по тому, как часто и рьяно Томас Монмутский в «Житии и страстях» обличал своих неназванных противников, многие сомневались в правоте Томаса. «Они готовы обличать и не желают восхвалять <…> они вредят репутации [Уильяма], унижая растущие хвалы усопшему… и тем самым преследуют его, унижая его, – жаловался Томас на своих противников, добавляя: – Они называют самонадеянностью именовать святым того, кто таковым не является. Мы же утверждаем это без тени сомнения».[110]

Интерес к насильственной и внезапной смерти Уильяма – каковы бы ни были ее причины – указывает на пылкую веру в освящающие последствия смерти невинных и юных. Такое отношение характерно для англосаксонской и языческой традиций, и оно просуществовало до рубежа XI–XII веков; англичан еще долго завораживали плотская чистота и невинность юных мучеников[111]. Отдельные средневековые жертвы немедленно удостаивались некоторой славы, их сразу горько оплакивали семьи и соседи, но мало кто из них становился объектом подлинного почитания, когда на них устремлялось внимание церковных властей. Уильям из Норвича, как и пекарь из Перта и юноша из Бове, вначале пользовался только мимолетной местной славой; понадобятся несколько лет, одобрение епископа и поддержка приората, чтобы возвести Уильяма в чин святого.

Один из наиболее удивительных аспектов смерти Уильяма связан с положением и личностями его многочисленных родственников, о которых нам, хотя и отрывочно, сообщает Томас Монмутский. В пересказах истории Уильяма он постоянно именуется бедным юным ребенком. Брат Томас описывает Уильяма невинным, юным и ранимым и подчеркивает его наивность; позднейшие читатели полагали, что он родился в крестьянской семье, а закончил свои недолгие дни городским оборвышем, кое-как перебивающимся с хлеба на воду[112]. Но якобы нищая семья Уильяма – это часть позднейшей литературной традиции его почитания. При ближайшем рассмотрении оказывается, что он был заметным членом норвичского общества.

Сохранившиеся малые крохи документальных свидетельств показывают, что Уильям родился в видной семье, сравнительно богатой и образованной, пустившей в Норвиче глубокие корни. Из документов того времени ясно, что его семья была связана с городом Бери, чудесами св. Эдмунда, она владела церковью в Норвиче, и ей покровительствовал кафедральный приорат. Одним словом, хотя Уильям был англосаксом и не принадлежал к правящему норманнскому классу, члены его семьи являлись представителями церковной элиты Восточной Англии, и перед самим Уильямом открывалось многообещающее будущее.

В опубликованном в 1896 году комментарии к труду Томаса Монмутского М. Р. Джеймс пишет, что про отца Уильяма Венстана «мы узнаем только, что он жил в деревне и был зажиточным земледельцем»[113]. Джеймс заключает об этом на том основании, что семья Венстана называется «деревенской» (ruri). Томас Монмутский упоминает десять ближайших членов семьи святого, в том числе родителей Уильяма и его старших братьев, но никто из них не именуется земледельцем или крестьянином. В начале «Жития» говорится только: «Его отцом был некий человек по имени Венстан. Его мать звали Эльвива, и они вели зажиточную жизнь в деревне, имея достаток во всем необходимом»[114]. Имеющиеся сведения о том, что семья Уильяма стояла на социальной лестнице выше крестьян, заставляют предположить, что слова «от скромных родителей» (ab infimis parentibus), которыми Томас характеризует происхождение будущего святого, говорят не столько об их реальном социальном статусе, сколько о снобизме самого Томаса[115]. Такое суждение норманна об англосаксонской семье определяется точкой зрения, а не подлинным общественным положением юноши.

Родители Уильяма жили в деревне, но они не были провинциалами в пренебрежительном смысле этого слова[116]. Уильяма крестили в Хэйверингленде в девяти милях от Норвича, и вырос он предположительно там же[117]. Продуваемая всеми ветрами норманнская церковь, куда Уильяма, возможно, принесли крестить, сохранилась до сих пор. Мальчиком Уильям перебрался в центр города и c тех пор редко бывал в деревне[118]. Уильям жил в Норвиче у друга семьи по имени Ульвард; не исключено, что этот Ульвард был ему родней, потому что в то время мальчики часто становились подмастерьями у дяди или двоюродного брата[119]. Англосаксонское имя Ульвард (так звали деда Уильяма по матери) могло быть традиционным в семье и в конце концов превратилось в норманнское имя Уильям.

вернуться

110

Vita. II, I, 60–61.

вернуться

111

Хейуорд (Hayward P. A. The Idea of Innocent Martyrdom in Late Tenth- and Eleventh-Century English Hagiology. P. 82, 90) разбирает истории св. Этельберта и Этельреда Рэмзийского, Этельберта Херефордского, Эдварда мученика, Кенельма и Вигстана, жития которых по большей части были написаны между 1050 и 1130 годами, отмечая, что в них намеренно преуменьшали и без того юный возраст мучеников.

вернуться

112

См., например: Utz R. The Medieval Myth of Jewish Ritual Murder: Toward a History of Literary Reception // Utz R. The Year’s Work in Medievalism. 1999. P. 23–36. Утц ошибочно пишет, что Уильяму было семь лет. Дж. Дж. Коэн отмечает, что «этот бедный маленький оборванец кое-как добывал средства к существованию у кожевников», а на с. 61 он пишет, что «в тексте Томаса постоянно подчеркивается, что семья Уильяма была нищей» (Cohen J. J. Flow of Blood. P. 46). Ярроу, напротив, отмечает связи Уильяма с городским и купеческим истеблишентом Норвича (Yarrow S. Saints and Their Communities. P. 161).

вернуться

113

J Jessopp A., James M. R. The Life and Miracles of St. William of Norwich. P. LXV.

вернуться

114

Vita. I, i, 10. В переводе Джессопа и Джеймса: «Они вели честную жизнь в деревне, будучи довольно хорошо обеспечены всем необходимым и даже располагая некоторыми излишками».

вернуться

115

Vita. I, i, 10.

вернуться

116

Томас Монмутский использует слово «деревенский» (rustici), когда пишет о крестьянах (Vita. I, xi, 34; IV, xii, 203), с коннотациями «невежественный». Здесь «деревенская» семья противопоставляется семьям из города Норвича. См. также: Richter M. Urbanitas-Rusticitas; Linguistic Aspects of a Medieval Dichotomy // Baker D. (Ed.) The Church in Town and Countryside. Oxford: Ecclesiastical History Society, 1979. P. 155: в XII веке жители городов «имели особые привилегии, отличавшие их от деревенского населения и, возможно, порождавшие ощущение превосходства горожан над деревенскими жителями».

вернуться

117

Vita. I, ii, 13. Jessopp and James. Life and Miracles. P. LXV. Это место оставалось нетронутой деревенькой, прелестной, немного холодной и труднодоступной, одной из самых очаровательных деревушек в Англии, до того, как во время Второй мировой войны там началось строительство авиабазы. По данным переписи XXI века там все еще было меньше семидесяти домов.

вернуться

118

Vita. I, iii, 15.

вернуться

119

Vita. I, iii, 16.