Отец Уильяма, носивший необычное имя Венстан (Винстан), умер за много лет до своего сына. Возможно, он также держал земли от аббатства Бери-Сент-Эдмундс. В записях конца XII века в списке держателей земли фигурирует некий Эльфвин, сын Венстана, державший четыре акра и плативший налог в четыре пенса[165]. Одним из немногих Венстанов, упоминающихся в Англии XII века, был чеканщик монеты, работавший в Гастингсе в начале правления Стефана[166]. Не было ничего необычного в том, что клирик занимался чеканкой монет, поскольку в семьях священников тоже имелись потомственные менялы и чеканщики[167]. Чеканщики часто отправлялись в дальний путь и работали в разных уголках страны, и семейное дело переходило из поколения в поколение[168]. Если чеканщик Венстан был отцом св. Уильяма, это многое объясняет: в частности, знакомство Уильяма с евреями Норвича – а он часто имел с ними дело, за что его ругали дядя Годвин и землевладелец Вульвард[169]. В то время евреи нередко занимались чеканкой и обменом денег, а также давали ссуды. Предположение о том, что чеканщик Венстан был покойным отцом Уильяма, также объясняет богатство и статус семьи: чеканщики, которые по большей части являлись англосаксами, по статусу уступали только королевским чиновникам и принадлежали к высшему слою городского общества – но после чисток среди чеканщиков 1124 и 1158 годов (во время первой чистки чеканщикам отрубали руки) они могли и обеднеть[170]. В середине XII века существовало много чеканщиков, хотя монеты их работы и не сохранились (до нас дошла монета Юстаса, чеканщика из Норвича, упоминающегося в «Житии»). Наверняка можно сказать только, что у отца Уильяма было по крайней мере трое сыновей, из них двое занимались работой, далекой от сельского хозяйства. Это говорит о том, что основным источником дохода их отца было не земледелие. При англо-норманнских королях чеканка монеты являлась протоптанной дорожкой к богатству[171].
Евреи Норвича, возможно, заинтересовались Уильямом потому, что он был отличным кожевником, или благодаря тому, что он знал несколько языков. Томас Монмутский называет несколько причин, по которым они ему покровительствовали, и одна противоречит другой: «Они полагали, что он им подходит более всего либо потому, что считали его простоватым и умелым работником, или потому, что, понукаемые скупостью, думали, что могут платить ему меньше, чем другим»[172]. Возможно, еще одна причина состояла в том, что двенадцатилетний подмастерье знал французский. Евреи в англо-норманнской Англии говорили на норманнском французском, писали на иврите и, возможно, также понимали латынь; маловероятно, что они свободно говорили на английском, а это значит, что от основного населения страны их отделял языковой барьер[173]. Аналогичным образом мало кто из англосаксов, даже взрослых, говорил по-французски: этот факт сочли достойным упоминания в «Житии». На примере Вульфрика Хейзелберийского видно, что знание французского давало англичанину большие преимущества[174]. Годрик Финчейлский, еще один святой, чье «Житие» включено в тот же кодекс, что и жития Уильяма и Вульфрика, также немного знал французский; начатки формального образования норфолкский купец получил только тогда, когда, уйдя на покой с поприща международной торговли, стал ходить на занятия вместе со школьниками[175]. Напротив, подмастерье Уильям уже в юном возрасте знал грамоту и псалмы[176].
Для ребенка из англосаксонской семьи, живущей в деревне далеко от Лондона, такое двуязычие было примечательно[177]. На способность Уильяма легко общаться с евреями не только на темы торговли указывает повторяющееся у Томаса утверждение, что он часто посещал евреев, а также уверения, что он мирно жил у них после того, как его предположительно похитили[178]. Похоже, Уильям, как и многие амбициозные молодые люди, перебрался в Норвич не только с тем, чтобы научиться ремеслу, но и чтобы обрести городской лоск, в том числе выучить языки, которых не знала его мать[179]. В своем долгом посмертном бытии Уильям служил образцом не только для монашества, но и для городской буржуазии, которая видела свое отражение в его профессиональных амбициях, классовом положении и обширных связях. Человек, подобный св. Уильяму, мог стать мостиком через пропасть, отделявшую, например, неграмотного Годрика Финчейлского от его образованного биографа Реджинальда Даремского.
вернутьсяСписок нанимателей есть в Феодальной книге аббата Самсона. См.: Douglas D. C. (Ed.) Feudal Documents from the Abbey of Bury St. Edmunds. VIII. P. 27. Мать Уильяма овдовела где-то между 1135 и 1144 годами. Оригинал, с которого был сделан список, был явно составлен гораздо раньше. Ibid. P. XLVI. Даты, связанные с Эльфвином и его отцом Венстаном, соответствуют возрасту отца Уильяма и одного из его старших братьев, имена которых нам не сообщают.
вернутьсяMack R. P. Stephen and the Anarchy, 1135–1154 // British Numismatic Journal. 1967. Vol. 35. P. 38–112: таблица чеканщиков, монетных дворов и изображений на монетах.
вернутьсяStewart I. Moneyers in the 1130 Pipe Roll // British Numismatic Journal. 1991. Vol. 61. P. 4, в списке чеканщиков из казначейского реестра 1130 года: «Сперлинг был олдерменом в Лондоне, а Элгар – каноником в соборе св. Павла». См. также: Stewart I. The English and Norman Mints, C. 600–1158 // Challis C. E. (Ed.) A New History of the Norman Mint. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. P. 71: «семью из восемнадцати монетных дворов, перечисленных [в Винчестерском реестре] за 1115 г., владел Роберт, сын пресвитера Вимунда, который сам был чеканщиком с 1080‐х гг.».
вернутьсяСтюарт (Stewart I. Moneyers in the 1130 Pipe Roll) отмечает, что многие чеканщики работали на нескольких монетных дворах сразу. Например, Эдрик чеканил монету в Стаффорде, Бристоле и Херефорде; Товий, механик, освобожденный от налогов, ставил свое клеймо на монетах, которые он, как чеканщик Тови, изготовлял в Оксфорде, Стэмфорде, Твинэме, Винчестере и Лондоне.
вернутьсяVita. I, iii, 13. Adler M. Jews of Medieval England. London: Edward Goldston, 1939. P. 65: «Monetarii, чеканщики или работники монетных дворов, жили в еврейском квартале, и интересно отметить, что одним из таких работников был Николас, крещеный еврей, которого упоминают еще в 1181 г. <…> и этот monetarius, возможно, также был монахом. Монетный двор принадлежал местному кафедральному собору».
вернутьсяNightingale P. Some London Moneyers, and Reflections on the Organization of English Mints in the Eleventh and Twelfth Centuries // Numismatic Chronicle. 1982. Vol. 142. P. 34, 48; Stewart I. The English and Norman Mints. P. 69. См. также: Brand J. D. The English Coinage, 1180–1247: Money, Mints and Exchanges. Special Publication. № 1. British Numismatic Society, 1994. P. 21.
вернутьсяНорвич был вторым по величине городом в Англии, там располагалось несколько монетных дворов и известных нам чеканщиков. Среди чеканщиков, чьи монеты дошли до нас, был некий Эдстан, который был должен деньги за то, что, как гласил казначейский реестр за 1130 год, к нему перешло дело Ульчетелла. См.: Farrer W. Honours and Knights’ Fees. 3 vols. London: Spottiswoode, Balantyne and Co., 1923–1925. Vol. 1. P. 360, где приводятся его возможные семейные связи. Некоторые чеканщики работали и на город, и на епископа, который имел право держать церковный монетный двор. См.: Brand J. D. The English Coinage, 1180–1247. P. 22, n. 39. До нас дошли сведения о ряде людей XII века, которые были чеканщиками, хотя их монеты не сохранились, и среди них норвичский чеканщик Юстас, упоминаемый в «Житии» (Vita. III, xxii, 100). Изображение одной из отчеканенных им монет см. в: Rubin. Life and Passion, иллюстрация после Р. 1. Stewart I. Moneyers. P. 2: «Линкольнский клад добавил по меньшей мере 15 новых комбинаций чеканщиков/изображений на монетах из Линкольнского монетного двора: изображения с VII по XV [эти монеты чеканились при короле Стефане]. Любой анализ работы отдельных чеканщиков может по необходимости быть только весьма условным, и вполне вероятно, что его придется радикально пересматривать в свете последующих открытий».
вернутьсяStacey R. C. Jews and Christians in Twelfth-Century England: Some Dynamics of a Changing Relationship // Signer M., Van Engen J. (Eds.) Jews and Christians in Twelfth-Century Europe. Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 2001. P. 341. Основываясь на том, что в христианских источниках того времени еврейские имена скорее переводились, нежели транслитерировались, Хайэмс (Hyams P. The Jewish Minority in Medieval England, 1066–1290 // Journal of Jewish Studies. 1974. Vol. 25. P. 273) заключает, что евреи обычно были по меньшей мере билингвальны. Не сохранилось источников, которые подтвердили бы, что евреи владели английским: Beit-Arié М. Medieval Hebrew Book. P. 132. Самый ранний манускрипт, созданный в Англии, – Вальмадоннское пятикнижие. Стоит отметить, что Бейт-Арье опровергает утверждение Рота, будто бы рукописный словарь иврита, хранящийся ныне в колледже св. Иоанна в Кембридже (Ms. l.10), изначально был в норвичском кафедральном приорате, поскольку таким видом письма пользовались сефарды, скорее всего в Провансе.
вернутьсяMayr-Harting H. Functions of a Twelfth-Century Recluse. P. 341. Английский приходской священник, который прислуживал отшельнику из Хейзелбери, пришел в отчаяние, когда Вульфрик благословил какого-то пришлеца умением говорить по-французски: «Я служил тебе все эти годы, а сегодня я понял, что все было напрасно. Пришлецу, которому достаточно было разомкнуть уста, ты дал дар говорить на двух языках, а мне, вынужденному немотствовать в присутствии епископа и архидьякона, ты не дал овладеть ни словом по-французски».
вернутьсяОн начал учиться грамоте вместе со школьниками, через много лет после успешной карьеры купца. Tudor V. Reginald of Durham and St. Godric of Finchale: Learning and Religion on a Personal Level // Robbins K. (Ed.) Studies in Church History: Religion and Humanism. Oxford: Ecclesiastical History Society, 1981. P. 43: «Зарождается подозрение, что, хотя он знал буквы, с помощью своих знаний он расшифровывал первые несколько слов, например, молитвы, а потом полагался на свою память в том, что касалось остального текста. Поэтому если Годрик и не был неграмотен, он вряд ли продвинулся много дальше алфавита».
вернутьсяМейр-Хартинг (Mayr-Harting H. Functions of a Twelfth-Century Recluse. P. 341) полагает, что Годрик знал французский, потому что он жил в доме Уолтера Фиц-Уолтера. Умение Уильяма говорить на языке, на котором говорили в доме архидьякона (или выучить его), делало его привлекательной кандидатурой на роль слуги.
вернутьсяТрудно оценить, насколько в те времена было распространено двуязычие. Например, аббат Самсон из Бери знал английский настолько, что мог проповедовать на нем. О двуязычии см.: Constable G. The Language of Preaching in the Twelfth Century // Viator. 1994. Vol. 25. P. 131–152. Те, кому помогли чудеса Уильяма, например, девочка, которую увидела в соборе Годива, жена Сибальда, говорили по-английски. Vita. V, xvi, 207. Сама Годива понимала оба языка: она объяснила брату Томасу на латыни то, что она услышала на английском. Судя по вкладу ее мужа в аббатство св. Бенета в Хольме, Годива, должно быть, была достаточно богата и имела относительно высокий статус в английской среде.
вернутьсяДжессоп и Джеймс (Life and Miracles. XVII) обращают внимание читателей на тот факт, что «среди всех классов было гораздо больше людей, имеющих некую степень образования, чем можно было бы ожидать». Если мать или тетка Уильяма была похоронена вместе с монахами на основании сотоварищества, возможно, она действительно говорила по-французски. Мейсон (Mason Е. Truth Universally Acknowledged. P. 182) замечает: «Предполагалось, что confratres говорили по-французски, то есть принадлежали к классу не ниже городской буржуазии».