Выбрать главу

Стоимость участия в крестовом походе могла быть неподъемной[237]. В течение XII–XIII веков появились соответствующие церковные и светские налоги – именно тогда стало ясно, что сами по себе люди не способны нести такие расходы. В 1188 году, чтобы профинансировать Третий крестовый поход, король Ричард Львиное Сердце собрал «Саладинову десятину» – раннюю форму подоходного налога. Взималось десять процентов доходов и стоимости движимого имущества по всей Англии, самый большой налог, когда-либо собиравшийся в стране. Ранее, в XII веке, общегосударственные налоги еще не были введены, и Второй крестовый поход финансировался по большей части из местных и частных источников[238]. В середине XII века система поддержки была ограничена небольшими географическими и социальными единицами. Семья и друзья, родные и сеньоры должны были вносить свой вклад, и именно к ним как к дарителям и заимодавцам честолюбивый рыцарь обращался в первую очередь.

Поскольку крестоносцы являлись вооруженными паломниками, многие из них рассчитывали на помощь населения по дороге, но и до отъезда их ожидало множество расходов. Рыцарям нужно было обзавестись как минимум боевым конем, уздой, седлом, шпорами и оружием, куда входили длинная кольчужная рубашка, латы, шлем, щит, копье и меч[239]. Крестоносцам также требовалось удостовериться, что в их отсутствие об их семьях позаботятся.

Первый крестовый поход научил их тому, что отправляться в вооруженное паломничество в Святую землю – дело дорогостоящее, но не тому, сколь тяжким в конце концов может оказаться это бремя. Христианские военные победы в начале XII века давали основания думать, что выжившие могли легко вернуть первоначальные крупные вложения колоссальными доходами с Востока. Кроме исчислимых и неисчислимых духовных наград в виде отпущения грехов, сражения сулили много наград материальных: земли и титулы, возможность выгодно жениться, новый военный чин, социальный престиж, дружбу и доверие могущественных людей, подтверждение права на оспариваемые земли, взятки, выкупы за богатых пленников. Также впереди маячила заманчивая перспектива добычи – золота, драгоценных камней, домашнего имущества, денег, дорогих тканей, кораблей и древностей.

Финансовая выгода занимала видное место среди множества сложных причин, заставлявших рыцарей отправляться за границу. Многие семьи считали крестовый поход практичной инвестицией, а также актом покаяния. Возможно, в финансовом отношении риски были высоки, высок был и первоначальный взнос участника, но есть причины полагать, что экономическая мотивация была важной, если не самой главной, для многих крестоносцев середины XII века.

Несомненно, трансцендентные духовные поиски вдохновили большое количество крестоносцев на огромные жертвы ради веры[240]. Некоторые полагали участие в крестовом походе деянием любви, другие активно искали мученичества, стремясь не убивать, а быть убитыми[241]. Некоторые отправлялись из желания мести, и ненависть двигала ими в той же мере, что и любовь[242]. Но многие крестоносцы шли прежде всего за добычей: они стремились найти сокровища и были готовы убивать, чтобы завладеть ими. Таков, например, священник-крестоносец в Лиссабоне, от которого до нас дошли призывы, обращенные к прибывавшим туда английским войскам и отражавшие устремления его северной английской паствы, основным мотивом которой было получить добычу от разграбления города[243]. Те, кем двигали духовные мотивы, часто выказывали благочестие, смешанное с практическими соображениями. Крестоносцы были заинтересованы в том, чтобы землевладельцы подтвердили грамоты на дарованные им земли. Они стремились спасти или укрепить репутацию семьи и присоединиться в походе к той социальной группе, с которой они хотели отождествиться, признания которой жаждали. Все эти соображения сыграли свою роль в том, что в крестовые походы отправлялись и мужчины, и женщины. Экономические мотивы не противоречили религиозным; наоборот, они взаимно подкрепляли друг друга, потому что победы христиан подтверждали путь Господень.

вернуться

237

См.: Tyerman Ch. Paid Crusaders. «Pro Honoris Vel Pecunie»; «Stipendiarii Contra Paganos»; Money and Incentives on Crusades // Tyerman Ch. The Practices of Crusading: Image and Action from the Eleventh to the Sixteenth Centuries. Farnham: Ashgate Variorum, 2013. P. 1–40.

вернуться

238

Берри заключает, что король Франции «использовал нечто вроде принудительной ссуды или дополнительных выплат вассалов сеньорам», чтобы расширить свои ресурсы перед отправкой в крестовый поход, что предвосхищает «Саладинову десятину» (Berry. The Second Crusade. P. 471).

вернуться

239

Chibnall M. Mercenaries and the Familia Regis under Henry 1 // Strickland M. (Ed.) Anglo-Norman Warfare. Woodbridge, Suffolk: The Boydell Press, 1992. P. 84–92, цитируется: Southern R. W., Schmitt F. S. (eds.) Memorials of St. Anselm. London: Oxford University Press for the British Academy, 1969. P. 97.

вернуться

240

Сейчас модно указывать, как дорого стоило участие в крестовом походе, и подсчитывать, какие жертвы ожидались от всей семьи крестоносца. Джонатан Райли-Смит, сам рыцарь ордена св. Иоанна, утверждает, что экономическая мотивация не могла быть основной для крестоносцев. См.: Riley-Smith J. Early Crusaders to the East and the Cost of Crusading, 1095–1130 // Goodich M., Menache S., Schein S. (Ed.) Cross Cultural Convergences in the Crusader Period: Essays Presented to Aryeh Grabois on His Sixty-Fifth Birthday New York: Peter Lang, 1995. P. 237–258. Он заключает: «Крестовые походы не приносили прибыли. Они не только не облегчали финансовое бремя семьи, но даже увеличивали его».

вернуться

241

Райли-Смит указывает, что крестоносцев поощряли выражать любовь к ближним, а также любовь к Господу и убеждали сражаться, думая о Святой земле как о наследии Христа, наследии их отца (Riley-Smith J. Crusading as an Act of Love // History. 1980. Vol. 65. P. 177–192). Эта широко цитируемая статья повторно опубликована в: Constance Berman H. (Ed.) Medieval Religion: New Approaches. Rewriting Histories. New York; London: Routledge, 2005. P. 44–61, и в: Madden Th. F. (Ed.) The Crusades: The Essential Readings. Oxford: Blackwells, 2002. Примерно так же Кристофер Окер доказывает, что обвинение в ритуальном убийстве в той же мере происходит из теологии любви и сочувствия, что и из теологии ненависти и насилия (Ocker Ch. Subjectivity of Christ). Как пишет Этьен Деларюэлль, «с точки зрения Бернарда, воин отправлялся в Крестовый поход не за тем, чтобы убивать, но чтобы быть убитым». См.: Constable. Report of a Lost Sermon. P. 52.

вернуться

242

Throop S. Crusading as an Act of Vengeance, 1095–1216. Farnham, Surrey: Ashgate, 2011.

вернуться

243

См., например: Bennett. Military Aspects. P. 75–77.