Совершенно справедливо утверждают, что «Житие и страсти» Томаса – скорее трактат о мученичестве, чем юридический документ: яркий, эмоциональный призыв, а не представление улик на суде[8]. Монах признает, что рассказывает о суде так, как он его себе вообразил, и нет никаких сомнений, что с точки зрения наших представлений об объективных исторических свидетельствах текст Томаса весьма проблематичен[9]. Но все же, несмотря на то, что рассказ Томаса Монмутского о суде являет собой tour de force по части риторики, не следует считать его просто вымыслом. Сколь бы Томас ни манипулировал своим материалом, он вряд ли мог выдумать присутствие на процессе короля Стефана; более того, многие из участников судебного процесса были еще живы много лет спустя, когда агиограф завершил свой труд[10]. Изложение событий у Томаса подверглось риторической и художественной обработке, потому что оно должно было соответствовать существующим канонам написания житий святых и – особенно в части описания суда – еврейско-христианским диспутам[11]. Но содержание «Жития» пересекается с историей как таковой по крайней мере в двух важных аспектах: во-первых, его автор пишет об исторических фигурах и событиях, местных деталях и хронологии, сообщая мельчайшие подробности, словно он сверялся с альманахом[12]; и, во-вторых, автор надеется на то, что, когда его труд начнут переписывать и распространять, эта работа обретет для позднейших читателей статус авторитетного повествования о произошедших событиях[13]. Какова бы ни была природа «Жития» как литературного документа, оно содержит описание самого раннего известного обвинения в ритуальном убийстве, а потому de facto является источником кровавого навета. Анализ ключевых элементов и черт нарратива Томаса в контексте других типов исторических свидетельств дает нам возможность проникнуть в события, о которых он пишет, а также понять, как сложилось и обрело свою форму обвинение в ритуальном убийстве ребенка.
Эти события произошли в эпоху Высокого Средневековья, в период стремительных социально-политических и экономических преобразований. Так называемый ренессанс XII века характеризовался быстрым ростом населения; расширялась торговля; продолжались крестовые походы; возродились греческая наука и римское право; развивалась чиновничья система европейских государств[14]. Создание школ и университетов, быстрая урбанизация, усовершенствования в методах ведения сельского хозяйства привели к интеллектуальному подъему, о котором свидетельствуют достижения в архитектуре (кульминация романского стиля и зарождение готики), расцвет поэзии, куртуазных романов и исторических трудов, философских дебатов, а также развитие идеалов рыцарства. Расширение популярности паломничеств и поклонения мощам святых предвосхитило живой интерес к почитанию Девы Марии и к сосредоточению на теологии евхаристии, которая будет окончательно сформулирована в следующем столетии. Все шире распространялись аффективная набожность и религиозный экстаз. Ничто не предвещало демографических кризисов, которые грянули во время «катастрофического» XIV века и Черной смерти (1348–1350). Но в то же самое время этот культурный расцвет XII века сопровождался кризисом сеньориальной системы, новыми попытками направить насилие в приемлемое русло и все возрастающими усилиями идентифицировать, маргинализировать и покарать тех, кто обитал на периферии христианского общества[15].
Убийство Уильяма Норвичского произошло почти через сто лет после Нормандского завоевания (1066 год), когда Англией стали править норманнские короли, также имевшие большие владения на французской территории. Для Норвича это событие приобрело драматические последствия: многие дома в центре старого города были разрушены, строились новые французские районы. К XII веку франкофонная англо-норманнская элита продолжала править страной, но уже заключались смешанные браки, норманны приспособились к англоговорящему англосаксонскому большинству и создали новую динамичную социально-политическую культуру[16].
Хотя в истории смерти Уильяма есть сильный английский (то есть англосаксонский) элемент, в ней практически отсутствуют указания на то, что конфликт между норманнскими завоевателями и местными англосаксами все еще продолжался. В Норвиче середины XII века непосредственные заботы, связанные с гражданской войной и Вторым крестовым походом, были много важнее Нормандского завоевания, связанного с далеким прошлым. После того как младший сын Вильгельма Завоевателя Генрих I умер в 1135 году, его дочь Матильда, жена графа Анжуйского, и племянник Стефан Блуаский, граф Булонский, соперничали за власть. Это привело к длительной гражданской войне и безвластию; политическая ситуация окончательно разрешилась лишь тогда, когда после смерти короля Стефана в 1154 году на престол взошел сын Матильды Генрих II, первый Плантагенет. Именно в этот бурный, полный насилия период и был убит юный Уильям. Второй крестовый поход (1147–1149) внес свою лепту в общее смятение, возбуждая всеобщие ожидания, пожирая средства своих участников и увеличивая неопределенность политической власти. После гражданской войны нелегко было перестраивать инфраструктуру и восстанавливать гражданское общество в Восточной Англии, особенно потому, что столько внимания, энтузиазма и ресурсов было направлено на Святую землю и предвосхищаемые победы – как духовные, так и земные.
8
9
Рубин подчеркивает, что трудно давать любое историческое прочтение труда Томаса, поскольку он является практически единственным источником сведений о событиях, о которых повествует. См.:
10
Это составляет резкий контраст с протагонистами предполагаемого мученичества, в силу удачного стечения обстоятельств уже по большей части скончавшимися к тому времени, как Томас Монмутский начал свою работу.
11
Алекс Новикофф прослеживает растущую перформативность еврейско-христианских диспутов того периода. См.:
12
13
Любопытно сравнить этот текст с произведением Гальфрида Фонтиба, созданным в те же годы. Очевидно вымышленные факты у Гальфрида уже стали фиксированными элементами агиографической традиции жития св. Эдмунда. Об этом см.:
14
О насыщенной жизни эпохи см. в:
15
Из недавних работ см.:
16
Дж. Дж. Коэн утверждает, что какое-то время кровавым наветам уделялось меньше внимания в связи с кризисом XII века в Норвиче, поскольку основное внимание сместилось на «непреодолимую» пропасть, разделяющую англо-норманнов и англосаксов. См.: